Елизавета Магнусгофская
ТРИНАДЦАТЬ
Оккультные рассказы
Собрание рассказов
Том I
Латвийскому астрологу
Ральфу Бэтору
посвящаю мой скромный труд
На небо глядеть может каждый из нас,
Но, все-таки, все мы — слепые…
А в безднах, где искрится звездный алмаз,
Решаются судьбы земные…
Бегут, с недоступных небесных высот,
Лучи к нам, на грешную землю…
О, как меня звездная тайна влечет,
Как жадно их голосу внемлю!
Все судьбы народов, отдельных людей,
Война и науки расцветы —
Начертаны ярко средь звездных лучей,
В аспектах предвечного света.
Там взбешено все на чудесных весах
Никто и ничто не забыто…
О люди! Учитесь читать в небесах,
Как в огненной книге раскрытой!
ТРИНАДЦАТЫЙ УДАР
Июльское солнце…
Оно стоит высоко в небе и посылает свои палящие лучи на поля, золотит поспевающую рожь, обливает разноцветными красками полевые цветы.
Фрида лежит в поле. Жжет солнце. Жжет невыносимо. Надо бы прикрыть голову. Нечем. И лень, лень двигаться. Даже повернуться на другой бок.
Фриде девятнадцать лет. Но на вид ей меньше — такая миниатюрная, прозрачная.
У Фриды нет подруг. Крестьянские девушки, с которыми она училась в сельской школе, всегда чуждались ее. Особенно же с тех пор, как начали делаться с ней эти припадки. Она часто лишается чувств, и обмороки длятся несколько часов. Иногда начинается ни с того, ни с сего лихорадка. Поднимается температура чуть ли не до сорока — а потом, дня через два, все пройдет. Конечно, надо бы серьезно лечиться. Но отец ее, пастор Шмидт, обслуживает приход радиусом в двенадцать верст. Ему некогда свезти Фриду в город. Да и самой ей некогда: со времени смерти матери, скончавшейся два года тому назад, Фрида ведает все хозяйство. А оно немаленькое. Пять человек у нее братьев и сестер. Батраки. Птичий двор и молочная ферма. Верная помощница и советница Фриде — старая Марта; служит в доме пятнадцать лет. Но и вдвоем им справиться трудно.
Ах, что там — обмороки, головокружение, лихорадка — пустяки!
Хорошо на солнышке. Хорошо. Сегодня — воскресенье. Сегодня нет работы. Можно отдохнуть в поле… Жарко. Какая-то дрема сковывает все члены. Сладкая истома. А в истоме этой надвигаются сны…
— Я здесь!
Открыла глаза. И сейчас же закрыла: слепит солнце. Никого. Ни звука в поле. Даже кузнечики, трещавшие все утро, должно быть, испугались жары и смолкли. А стрекозы — синие, изумрудные, золотые — улетели в лес. К лесным водам…
Ни звука. Ни ветерка. И неподвижно-мертвая стоит колосистая рожь.
— Нет, наверное, почудилось в полусне!
А может быть, и не во сне вовсе был этот голос. Может быть, это был тот странный звук, что долетает к нам, в трехмерное пространство, называя нас по имени. Прилетит на крыльях невидимых лучей из каких-то неведомых далей, позовет — и смолкнет навсегда…
И горе — говорят — смертному, который на него откликнется!
Фрида снова закрыла глаза. Этот странный голос, раздавшийся так издалека, напомнил ей другой, который она не слышала уже давно…
Андрей, сын кузнеца…
В школе не отличался он от других мальчиков ничем. Так же баловался на переменах, так же дразнил девчонок и дрался с товарищами. Учился посредственно. Что он пел в хоре лучше других — до этого не было никакого дела старому учителю, буквоеду и формалисту. И только, когда ушел он из школы в тенистый уголок кладбища, а на его место пришел другой, полный каких-то новых идей, и отвел почетное место в плане школьных занятий гимнастике и пению — на голос Андрее обратили внимание. Он сразу выдвинулся перед всеми…
И в классном пении, и в церковном хоре мальчику поручались руководящие партии и голос его выделялся из всех, заставляя к себе прислушиваться.
— Ангельский голосок! — говорили старушки.
Когда Андрей кончал уже школу, учитель пришел раз к его отцу, кузнецу, и сказал:
— Послушайте, Шальх, вы должны отдать мальчика в музыкальную школу. С таким голосом, как у него, примут на стипендию!
— Чушь! — бросил кузнец. — Баловство! Андрей — старший из детей, и он будет продолжать мое дело!
Никакие убеждения не помогли, хотя на помощь учителю пришел неожиданный союзник — пастор. Он пытался доказать кузнецу, призывая на помощь слова Писания, что грех зарывать в землю данный Богом талант.
— Я вас очень уважаю, господин пастор, — сказал Шальх, — но если вы будете советовать мне сделать из моего сына шалопая и лентяя, то мы с вами серьезно поссоримся.