Половина одиннадцатого… Одиннадцать…
Половина двенадцатого…
Ах, если бы она поспала еще час… Только час… Тогда все будет хорошо!
Пастор попробовал молиться. Но молитва замирала на его устах. И только душа, полная скорбного предчувствия, могла молиться Господу сил…
Где-то завыла собака. И вой этот отозвался в самом сердце пастора… Слава Богу, перестала…
Без четверти двенадцать… Без пяти…
— Папочка…
Господи, Господи, зачем только она проснулась!
Пастор наклонился к больной.
— Который час, папочка?
— Два часа ночи, — хотел ответить — первой ложью своей жизни — пастор.
Но в эту минуту раздался удар церковных часов.
Приоткрыв дверь, тихо вошла в комнату Марта. Ей пастор рассказал все, и она не ложилась. Пастор хотел начать какой-нибудь разговор, чтобы только не слушала боя часов больная… Но слова не шли на язык… А впрочем — пусть считает Фрида. Пробьет двенадцать — и она успокоится… Ведь правильно идут часы. Ведь не могут пробить они ни единого лишнего удара! Они с Мартином осматривали механизм…
— Пять, шесть… семь… — считала вслух Фрида. И каждое слово ее отдавалось в душе пастора так же, как назойливые, протяжные удары часов…
— Восемь… девять… десять…
Как медленно бьют часы! Как длителен их каждый удар!
— Одиннадцать… двенадцать!..
Вздох вырвался из груди пастора.
И вдруг… неожиданно, глухо, жутко — раскатился с башни еще один удар, подхваченный эхом.
Тринадцатый удар церковных часов!
Фрида посмотрела на отца, как бы прощаясь с ним… на Марту; улыбнулась им грустной улыбкой… закрыла глаза…
Не только пастор и Марта — многие крестьяне, не легшие еще спать, слышали в эту ночь странный удар — загасивший юную жизнь тринадцатый удар церковных часов.
ТРИНАДЦАТЬ
— Вы можете говорить, что хотите, меня вам все равно не переубедить, — сказал, как бы отказываясь от дальнейшего спора, помещик Степанов.
— Но ведь это грубое суеверие! — возразил хозяин дома.
— Как в вас уживается вера с суеверием? Я знаю, вы человек очень верующий, — спросил молодой батюшка, отец Владимир.
Степанов пожал плечами.
— Вообще я не считаю себя суеверным. Я не верю никаким приметам, никаким там тяжелым дням, ни тому, что перебежит дорогу кошка, ни карканью ворон, ни трем свечам — все это ерунда… В этом я с вами, батюшка, согласен. Но вот тринадцать — это мой враг… Преследует меня всю жизнь… Я бы мог рассказать вам множество фактов.
— Расскажите, расскажите! — понеслось со всех сторон.
— Тогда придется рассказать вам всю мою жизнь… Только не ждите ничего особенно интересного… Я передам вам только голые факты, говорящие за себя…
Хозяин наполнил стаканы.
— Когда и кто впервые сказал мне о значении «чертовой дюжины» — право, не помню. Только знаю, что еще в третьем классе я завел об этом разговор с нашим законоучителем. Он был батюшка очень строгий… Результатом моего вопроса явилось стояние в коридоре…
Тринадцатого я получал всегда плохие отметки, поэтому ужасно боялся, чтобы меня не вызвали тринадцатого. Положим, двойки я получал и в другие дни, так что перед мамашей оправдываться тринадцатым было невозможно…
Когда я кончил гимназию, скончался мой дядя, оставивший нам имение, и мама поехала туда. Я учился в Петербурге, и в мои студенческие годы тринадцать преследовало меня незначительно. Провалился раз тринадцатого на экзамене… и такие мелочи…
Моя первая любовь… Рассказывать об этом не входит в рамки моего рассказа. Упомяну только, что тринадцатого мая мне удалось ее в первый раз поцеловать. Я провожал ее домой… И, придя к себе, бросив случайный взгляд на календарь, воскликнул:
— Пустяки! Не верю больше в тринадцатое! Не верю!
Вы знаете, что значит быть влюбленным в двадцать лет… Моя милая казалась мне олицетворением всех женских добродетелей… Я серьезно думал на ней жениться…
Потом… потом я получил от нее письмо:
«Прости меня… я ошиблась в своем чувстве…» Ну и так далее… Как пишут в таких случаях женщины…
Письмо было помечено тринадцатым августа…
Я начал пить, пил страшно… Потом втянулся в карточную игру…
Жил я в то время с товарищем. Он был болезненным. Вечно занятый заботами о своем здоровье, этот аккуратный немец ежемесячно откладывал деньги, собираясь летом ехать куда-то лечиться. Он давал уроки, чертил, переписывал лекции и вообще зарабатывал немало. Несмотря на несходство характеров и стремлений, мы с ним ладили.