А они уходили — не зная, куда!
К одному и тому же месту возвращались они. К одному и тому же месту вела, извиваясь зигзагами, тропинка.
— Нам не выбраться отсюда — лениво сказал Алексей. — Придется подождать, пока рассветет.
Он устроился на мху и скоро заснул. А она сидела возле — охраняя его сон. И думала невеселую думу — думу нелюбимой.
Видела, как скатилась с неба звезда. Слушала, как шепчет о чем то вода, скрытая высокими кустами.
Вот темный лес загорелся огнями. Много-много мелькает их в высокой траве, во мху. Горят и разбегаются. Манят. А подойдешь — нет никаких огоньков. И загораются они, когда отойдешь — позади.
Светляки…
Любовь — великая творческая Любовь бросила свое отражение на этих маленьких насекомых. Ярко зажигают они темной ночью свои фонари, чтобы привлечь внимание любимого. Но и в мягком лесном мху, и в яркой зелени болот живет вечная спутница земной любви — серая мрачная Ревность. И если заметит самочка, что любимый предпочел ей другую, зажигает она ярким светом свой фонарь и умирает, когда потухнет погребальный светильник.
Сгорает на пламени своей любви.
А это уже не светляк. Что-то большое, лучистое загорелось в траве у воды. Там, где болото. Как будто яркая звезда сорвалась с синих небес в болото и продолжает гореть там ярким пламенем.
— Плачет, плачет чистыми слезами святой Лаврентий. Падают слезинки его на траву и загораются в ней огоньки. Огоньки живые. Горячая, жгучая слеза попала в болото. И горит там звездой. Подойди, человек, жаждущий счастья. Подойди и сорви этот цветок!
Красным огнем загорается папоротник в языческую Иванову ночь. Цветок счастья — земного и грешного.
От чистой слезы святого Лаврентия загорается также болотный цветок. Голубое чистое пламя. Чистое, как само лазурное небо…
Подойди и сорви! Подойди и сорви! И будет счастье в руках!
Словно пригнувшись к самому уху, шептал кто-то эти странные слова. Прошептал — и скрылся в темноте.
— Не надо! Не шепчи! Не искушай!
Разметался во сне Алеша. Закрыты красивые глаза. Кого ты видишь сейчас?
Алеша!
Придвинулась к нему. Схватила руку. Прильнула к ней жадными устами. Проснулся Алексей. Чувствует близость любящей — но не любимой… Как во сне, обнял ее Алексей — и так сидели они несколько минут, объятые звездной тишиной ночи.
Прижалась Елена щекой к его щеке. Прошептала:
— Поцелуй меня!
Слышал. Ответил — о, к чему было это жестокое слово!
— Нет.
— Почему?
— Дружба…
Издевательством прозвучало это в лесной тишине. Укоризненно зашептались деревья.
Кто-то пронзительно крикнул в лесу. Леший?
Лежала женщина на мягком мху, и вздрагивали от рыданий ее плечи. И невидимые — но добрые — собрались кругом, и осуждающе смотрели на жестокого… Почувствовал их Алексей. Протянул руку к оскорбленной им женщине. Но быстрым движением вскочила она, бросилась от него. Вода манила, темная вода, окруженная тростником и камышами. Манила коварная глубина. Все равно, без его любви — не жить!
И укоризненно смотрели с высокого неба Божие звезды. Блестящие, яркие… Но такие холодные, холодные… Не было среди них той, единственной, которая бы не осудила: Венеры…
Нежные руки отвели ее от воды. Заставили Алексея сделать это добрые духи леса.
Она рыдала, положив голову ему на плечо, и шептала:
— Люблю… люблю…
Не успели остеречь его добрые духи леса. И снова сказал он слово — слово, нарушившее все волшебство звездной ночи:
— Ведь вы любите меня только для себя… Скажите — если я был бы неизлечимо болен, и, чтобы спасти меня — надо было бы пожертвовать своей жизнью… сделали бы вы это?
Она молчала.
«Неужели не знаешь, что до последней капли крови готова я пожертвовать для тебя?»
Но не сказала. Ибо лгут, лгут те, которые сыплют клятвами и уверениями. Лгут, всегда лгут!
Он ждал ответа.
И Елена ответила:
— Не знаю…
В начале августа сидели они в сосновом лесу. А в середине октября был Алексей у нее в комнате. Пришел совершенно неожиданно. Поздно — и пьяный.
— До поезда осталось у меня около часа. Посижу у вас. Можно? На улице холодно. Ветер.
Из часа вышло два. Поезд ушел.
— Вот, опоздал на поезд. — Досадой звучали слова — словно кто-то другой, не он был виноват в этом.
— Лягте, — просто сказала Елена, — я уступлю вам свою комнату. — Могу переночевать в беседке. Там часто ночевала летом.
Не мог он сказать:
— Но ведь теперь — не лето… Смотрите, какая буря разыгрывается на дворе.