– Молодец баба Дуся, – похвалил Михалыч Васькину мать и, покряхтывая из-за внушительного живота, упирающегося в рулевое колесо, выволок из-под своего сиденья тряпичный свёрток. В руках булькнула поллитровка горькой настойки «Стрелецкая».
– Пошарь-ка, Василий, в бардачке, где-то там тара была.
Помощник шустро порылся в отделении для перчаток, где сроду оных не водилось, зато лежали всякие ценные вещи, типа запасных свечей зажигания, электролампочек для «москвичёвских» фар и т. п.
Протянул Михалычу замурзанный «охотничий наборчик» – вставленные друг в друга «матрёшкой» полиэтиленовые стаканчики, облюбовавшие «бардачок» апельсинового «шиньончика», скорее всего, ещё до нашей эры.
Зоотехник отделил от липкой полудюжины два самых объёмистых стаканчика, раскупорил бутылку, мгновенно наполнившую тесную кабину «москвичонка» резким лекарственным запахом неизвестных трав, аккуратно налил в один стаканчик и протянул помощнику.
– Держи.
– Не, Семён Михалыч, я…
– Держи, сказал! Тебе, пацан, сколь лет? Осьмнадцать тока-тока минуло, а мне? В три раза больше! Да я тебе в деды гожусь, так что слушай старших!
Васька покорно взял стаканчик. Михалыч наполнил второй, пристроил бутылку меж сиденьями. Недовольно посмотрел на помощника, качая головой:
– Запомни, Василий: обижать родное село негоже – примета плохая. Традиция имеется – треба её соблюсти. Так что, Василий, с прибытием в родные улусы! – Михалыч, кряхтя, потянулся своим стаканчиком к Васькиному.
Беззвучно чокнулись. Выпили. Васька тут же вцепился в огурец, вытирая кулаком с зажатым в нём опорожнённым стаканчиком выступившие на глазах слёзы. Михалыч же только крякнул.
– А загляни-ка, Василий, ещё в бардачок. Где-то там перочинник был…
Васька освободил руку от стаканчика, суетливо зашуршал всякими бумажками, которых тоже в «бардачке» хватало. Подал наставнику «перочинник» – складной нож, называемый в обиходе «лисичкой», видимо, из-за формы рукоятки – пластмассовой фигурки бегущей Патрикеевны. Михалыч неторопливо отрезал потемневшим от времени лезвием «лисички» ломтик сала, задумчиво зажевал, обозревая привольно раскинувшееся внизу Чмарово.
– Михалыч, а кто это придумал-то? – энергично жуя хлеб с мясом, спросил Васька.
– Чево придумал?
– Ну вот, – Васька потряс стаканчиком.
– Издавна так ведётся, – степенно отозвался Кобылин. – Казачья традиция. Уходил казак в поход – провожала вся родова. Тут тебе и под бурку, и под шашку, и шапошная, и придворная – во дворе, значит. А далее, понятно – на посошок, и уздечная, и стремянная, и седельная, а ещё – на ход ноги, на коня, привратная – это перед выездом за ворота. Опосля станичная – кады казак со станичниками прощается. А то и ещё забугорная или закурганная – это ежели за селом провожает подруга гулевая с чаркой и закуской. А возвращался хлопец – как не омыть душу при виде родимого дома, коль живой возвернулся.
– Ох-ре-неть… – Васька с восхищением посмотрел на энциклопедически представшего перед ним наставника. И тут же хихикнул: – Ну мы-то не из похода военного. До соседнего села да обратно…
– Ты… это… не кощунствуй! – тут же прикрикнул на парня Кобылин. – Традиции старинные – камень краеугольный! Это вы, племя стоеросовое, – танцы-шманцы, девок обжиманцы. Только этим бошки и забиты. Да ещё – как бы из родимого дома в город сбежать! А тут кто будет? Эх… ёлочки точёные… безлюдеют села… скудеют… Зато в городе нахлебников прибавлятца… Да… Ну, чево сиднем сидишь? Наливай по второй!
Васька наполнил стаканчики, но только ко рту и поднесли.
Рядом, пронзительно заскрипев тормозами и пшикнув сжатым воздухом, остановился «стотридцатый» ЗиЛ, в самосвальном кузове которого на куче угля громоздились три продолговато-плоских фанерных ящика.
Собственно, это и не «ЗиЛ-130», а его мытищинский «клон» ММЗ-555, но какая разница? Бело-голубая «морда» – такая же. А вид – боевой: отыскать на капоте, облицовке радиатора и пузатых крыльях гладкое заводское естество – проблема! Для колхозного автопарка – общая.
Вот только «москвич» местного «зоотэхника», сравнительно недавно сошедший с конвейера Ижевского автозавода и счастливо приобретённый правлением колхоза, выглядел товарно. Единственный и неповторимый в селе апельсиновый «шиньон» – грузовой вариант легковушки, с двухместной кабиной и возвышающейся позади неё квадратной будкой («шиньоном») для перевозки разного не очень большого груза, – ещё блистал заводским лаком и никелем. Остальной автотранспорт колхоза «Заря ХХII-го партсъезда» с центральной усадьбой в Чмарове перворожденной заводской блеск-красотой похвалиться не мог. И вовсе не по причине напряжённого сельского труда во всепогодных условиях.