– Прошу прощения, – говорю я. – Вы преследуете Лалабелль Рок?
– Ага, – отвечает он, его взгляд устремлен на серый силуэт вдали. – А тебе какое дело?
– Ну, видите ли, это я, – говорю я и величественным жестом снимаю солнцезащитные очки. – Она – это я.
Он бросает взгляд в мою сторону, и я вижу, что его внимание обращено на мои брюки цвета хаки.
– Гм, – без всякого интереса говорит он. – Портрет.
– Она тоже Портрет, – говорю я, чувствуя себя уязвленной.
– Знаю. Но на тебе не дизайнерские вещи.
Я хмуро смотрю на него, но его взгляд уже обращен на ту сторону улицы. Я откашливаюсь, однако мне не удается произвести на него впечатление, и я снова кашляю. После четвертого раза фотограф поворачивает ко мне кислую физиономию.
– Послушай, – говорит он, – я знаю, что она заказала пошив платья в «Уэллспрингс». Вероятно, сегодня она зайдет к ним.
– Спасибо, – говорю я, но он уже завел двигатель. Я остаюсь стоять в клубах пыли.
Не без труда нахожу «Уэллспрингс», хотя он всего в двух улицах от меня. В смутных воспоминаниях Лалабелль ее обычно привозили туда.
Все же мне приходится дважды спрашивать направление: первый раз у мужчины с желтыми контактными линзами и в гавайской рубахе, а второй – у женщины в прозрачном пластиковом костюме-тройке, одетом на голое тело. Оба странно смотрят на меня, как будто пытаются понять, что я за птица. Сомневаюсь, что тут дело в узнавании – просто они недоумевают, что кто-то вообще обратился к ним.
Инструкции, что они мне дали, уводят меня из просторных, сияющих долин в более грязные и мрачные закоулки. Я быстро иду по узкому переулку между двумя чудовищно огромными универмагами. Когда оглядываюсь, вижу, что в переулке появился силуэт. Против солнца я не могу разглядеть ее лицо, мне видно только светлое облако волос. Ее неподвижность мешает мне отвести от нее взгляд, поэтому я оступаюсь, попадаю ногой в канаву и, чтобы не упасть, хватаюсь за стену.
Стена холодная и гладкая на ощупь. Табличка.
«Уэллспрингс и Ко. Осн. в 1822. Точные измерения».
Я нашла его.
Впечатляет не слишком. Маленькое тесное здание, которое я сначала приняла за стену автостоянки. Табличку давно не полировали, а из-за глубокой царапины дата стала почти не читаемой. Темные окна плотно закрыты, к парадной двери ведет калитка. Я дергаю за прутья, но они стоят прочно. Даже не прогибаются.
Слева я замечаю маленькую вызывную панель из нержавейки. У нее только одна кнопка, и я давлю на нее.
Через мгновение раздается щелчок, и из устройства сквозь тихий треск звучит женский голос:
– Алло?
Я соображаю, что не заготовила легенду.
– Я пришла к вам за новым нарядом, – говорю я и тут понимаю, что это правда. – Я ненавижу то, что на мне надето. Я чувствую, что это не мое. Вы поможете мне?
Наступает пауза, которая тянется так долго, что я начинаю сомневаться в наличии кого-либо на том конце. Я догадываюсь, что за мной наблюдают, но камер не вижу. Наконец раздается тихий, почти незаметный звук.
– Я могу вам помочь, – говорит голос.
Замок на калитке щелкает. Я переступаю порог, оглядываясь напоследок. Силуэт исчез.
Внутри здания у меня на секунду возникает ощущение, будто я оказалась в большой каменной комнате с гуляющим эхом, колеблющимся дымком и мерцающим светом. За занавесью – алтарь. И звук капающей воды.
Затем в мгновение ока все меняется, и я уже смотрю на самый обычный коридор без окон, с белыми стенами и деревянными полами. Никаких картин, никаких ковров. Я иду по этому коридору и подхожу к еще одной двери, которая открывается, едва я касаюсь ее. Передо мной уютная маленькая гостиная.
Я вижу стол с кувшином воды и двумя стаканами, большой диван в углу, занимающий большую часть пространства, и трельяж в высоту человеческого роста. Комната отделана с безупречным вкусом; в ней, как и в коридоре, нет окон.
Стены голые, если не считать огромную картину напротив трельяжа. Картина ужасно уродлива: большой белый купол на фоне голубого неба. Я на секунду останавливаюсь перед ней и пытаюсь понять, что это – храм или вареное яйцо. Неровные коричневые линии вполне могут быть и трещинами, и лианами.
Я смотрю на картину и вдруг ощущаю внезапный толчок, стеснение в груди. Картина словно притягивает меня к себе, и я неожиданно ощущаю, что там отвесный обрыв, дыра в мире, а я балансирую на краю. Я покачиваюсь, и тут на мое плечо ложится чья-то рука.
– Присаживайтесь, – говорит голос. – Выпейте воды.
Голос тихий и спокойный, но одновременно настолько повелительный, что я подчиняюсь. Тяжело сажусь. Передо мной появляется стакан воды, я беру его и делаю несколько больших глотков.