Однако говорил об этом Рябой с какой-то непонятной виной в голосе, будто оправдывался, каялся в соучастии. Скопцов и впрямь подмечал за ним частое общение с охраной, короткие диалоги с Леваном – главным вершителем «законов» в лагере. С одной стороны подобное близкое общение не могло не настораживать. А с другой – если бы Рябой оказался стукачом, майора за десяток провокационных вопросов давно бы подвергли какой-нибудь профилактической экзекуции. Потому-то своим наблюдениям пилот большого значения не придавал – неказистый сутуловатый мужичок обитал на плантации полгода, неплохо разбирался в технологиях посева и обработки конопли. «Возможно, об этих вещах и говорят. Советы компетентного человека еще никому не повредили, – рассудил офицер, – а вот мне не следует попадать в черные списки Левана! Я – не Мичурин и здешнее земледелие в моих прививках не нуждается. Бока намять для профилактики могут, но расстрелять, конечно, не посмеют – пока моя жизнь в руках очкастого разведчика. А вот что станется с моей неприкосновенностью потом – после его визита и разговора со мной?..»
И, не взирая на жуткую усталость, Макс этим утром взялся за дело так, будто был одним из совладельцев обширного земельного участка. «Как повернется дело дальше – не известно, – стиснув зубы, интенсивно перемалывал он все, что попадало под нехитрый инструмент. – Одно знаю точно: для начала необходимо выжить. А уж там посмотрим, какие цифири покажет кубик; на какой кружок приведет меня очередной ход. Мы еще посмотрим!..»
Весь день все мысли его, так или иначе, сворачивали к побегу.
Во-первых, совершенно не хотелось становиться изменником родины, выкладывая очкарику сведения о системах нового вертолета. А во-вторых, до вчерашней, показательной казни он почему-то всерьез не считал свое нынешнее положение катастрофическим. Будучи по натуре непоседливым оптимистом, всегда верил в удачный исход любых, даже самых тупиковых и критических ситуаций. Но вчера вдруг понял: на этот раз влип основательно. Сама по себе ситуация ни за что выправится – либо придется делиться секретной информацией, либо… И тут маячили два варианта: расстреляют сразу после разговора с очкариком или оставят гнить в этом лагере до смерти. А здесь в обнимку с мотыгой, можно проторчать и месяц, и год, и всю оставшуюся жизнь. Покуда плечистому грузину не взбредет в башку прикончить его по любому незначительному поводу.
И, плотнее стискивая зубы в нелегком поиске решения, Макс упрямо бормотал:
– Мы еще посмотрим, чья возьмет!.. Посмотрим…
Удрать во время работ на плантации было практически невозможно. По периметру кособокого поля располагалось не менее пятнадцати вооруженных автоматами парней – не слишком много для четырех сторон громадного прямоугольника. Но и немало для того, чтобы спокойно – как на стрельбище, срезать короткими прицельными очередями любого, кто отважится выскочить за его пределы и оказаться на открытом пространстве. Увы, в этом случае не станет союзником и покатый склон – тридцатисантиметровый слой снега не позволит двигаться быстро. Отважный безумец не получит в свое распоряжение ни скорости, ни возможности за чем-либо укрыться.
Посему, сразу отбросив данный способ, летчик с настойчивою кропотливостью перебирал в голове другие возможности обрести свободу. И в какой-то момент одна из мелькнувших мыслей показалась удачной – в короткий обеденный перерыв, когда рабов подгоняли к калитке и кормили баландой, половина охранников удалялась внутрь лагеря – оттуда тянуло пьянящим ароматом жареного мяса и свежеиспеченного белого хлеба. Сытые молодцы возвращались спустя четверть часа, сменяя на посту голодных приятелей.
«Вот тогда-то и нужно дергать, петляя между редких деревьев! Оно хоть и опушка, редколесье, но все не открытое место – попасть в меня будет гораздо сложнее. Да, возможно, начнут преследовать, да семь-восемь обожравшихся ублюдков резво не побегут. Правильно! – от близости спасительного решения Скопцов раскраснелся; мотыга неистово скакала вверх-вниз. А он уж принялся обдумывать детали: – Дергать вдоль колючки вверх по склону смысла нет – там имеется еще одна калитка, через которую меня провели в первый день, когда спустились с оборудованной под аэродром площадки. Услышав выстрелы, один из двух уродов, охраняющих калитку обязательно ломанется наперерез. Значит, нужно бежать вниз. Все верно – получится и быстрее, и надежнее!»
Решение, как ему показалось, отыскалось с поразительной легкостью. Но радость омрачило внезапная догадка: «Стоп, а вдруг и там – внизу, есть охраняемый проход в заборе, о котором я не знаю?..»
Зло сплюнув под ноги, он пристально посмотрел на сгорбленную фигуру Рябого, все так же медленно передвигавшегося параллельным курсом. Полного доверия к соседу майор не испытывал, да деваться было некуда и, сделав голос как можно беспечнее, он справился:
– Слышь, а внизу калитка в заборе есть?
Помолчав, тот усмехнулся:
– Нету тама калитки. Бежи, тока про собак не забывай – их в лагере аккурат для таких случаев держат.
– Это для каких же случаев? – пробормотал молодой человек сдавленным голосом.
– Для каких… – передразнил бывалый заключенный, – не ты первый, не ты последний. Был тута один шустрый – сиганул заместо обеда вниз вдоль проволоки, да промеж деревцев. К ущелью хотел податься. От пуль-то ушел – деревца подмогли, да от своры собак далеко по снежку не ускочешь. Там же – в низинке и остался лежать, изодранный в клочья. Небось, одни косточки белеют…
Только секунд через пять Максим понял, что застыл от изумления с поднятой над землей мотыгой. Спохватившись, покосился на прозорливого знакомца и возобновил работу.
Об этом варианте побега он боле не вспоминал – требовалось придумать нечто особенное – то, к чему абсолютно не были готовы местные вооруженные до зубов аборигены.
А ближе к вечеру, когда голова уж изрядно пухла от вороха и сумбура мыслей, Рябой вдруг недовольно проворчал:
– Ну вот, опять пополнение прибыло. Аж двоих зараз ведут… Значится, двоих вскорости и порешат. Штоб ни дна им, ни покрышки…
Кому именно Рябой пожелал «ни дна, ни покрышки» – местным блюстителям прядка или новеньким, майор так и не понял. Оглянувшись, он увидел нескольких охранников, идущих от опушки к полю. Те подталкивали в спины двоих мужчин; один из которых заметно прихрамывал, а второй…
Пристально вглядевшись в лицо второго, Макс расплылся в улыбке и непроизвольно сделал пару шагов навстречу.
Однако мудрый сосед снова предостерег:
– Куды намылился, егоза? Работай! А коли узнал кого, так помалкивай. От греха подале…
Способ восьмой
16-17 декабря
Чуть менее двух суток банда петляла меж хребтов и ущелий, упорно продвигаясь на юг. Выносливый главарь со шрамом на лице шел впереди и привалы назначал редко – когда уж многим становилось невмоготу выдерживать взятый темп. Лишь один привал растягивался на час – в полдень, когда духи дружно становились на колени для исполнения первой молитвы намаза, а затем доставали припасы и принимались за обед. Другие остановки были скоротечны – люди едва успевали справить нужду и, привалившись навьюченными рюкзаками или ранцами к валунам, выкурить по паре сигарет подряд.
Только к вечеру второго дня пути отряд вместо того, чтобы продолжать двигаться по относительно ровной тропе, неожиданно повернул к юго-западу и стал взбираться по крутому заснеженному склону. На вершине взору удивленных спецназовцев открылась обширное плоскогорье с зачехленными легкими самолетами, металлическими вагончиками, выкрашенными в серебристый цвет и грунтовой взлетно-посадочной полосой.
– Вот ни хрена себе!.. – проворчал Толик, оглядываясь по сторонам. – Ни городов рядом, ни сел, а тут целый аэродром.
Барклай с похожим недоумением обозревал необычное местечко; на шедших навстречу главарю вооруженных людей, одетых в теплые светло-серые с разводами костюмы…