Пока мы изо всех сил старались перекричать ритмичное уханье машин, я заприметил еще один ряд коробков. Лоуренсу явно не хотелось, чтобы я читал этикетки, но, видно, в этом он уступал мастерам цигуна: то ли электричества его воле не хватило, то ли магнетизма… В глаза бросались названия: «Фа-диез минор», «Соль-мажорный аккорд», «Круг на зерновом поле», «Блинчик». На вопрос, как он умудряется держать в аптечных пузырьках звуки музыки, Лоуренс снова сделал брови домиком и закатил глаза. Продолжая озираться, я высмотрел коробочку «Гог и Магог, Дубы в Гластонбери». На другой красовалась надпись «Лягушечья Икра». Словно мы, не покидая аптечного подвала, перенеслись из антуража «Ромео и Джульетты» прямиком в вотчину Макбета: «Зов жабы слышу я в пруду…»
В этом подвале становится окончательно ясно, что же «не в порядке» с гомеопатией. Она, по сути, превратилась в резервацию для людей, готовых уверовать в целительные свойства чего угодно, лишь бы было «натуральным». Арсенал гомеопатических средств настолько всеобъемлющ, до того неисчерпаем, что устроить им полную инвентаризацию практически невозможно.
Любой препарат, по идее, должен пройти целую систему контрольных проверок. Исходное вещество дают группе здоровых добровольцев, и те подробно регистрируют любые непривычные ощущения или состояния, какие только могут у них появиться в течение последующих нескольких недель. Затем симптомы сравнивают, обобщают, и те из них, что покажутся всеобщими, приписывают данному средству. Если пациент на приеме у гомеопата сообщит о чем-то похожем, тогда его, согласно основному принципу гомеопатии (буквальный перевод греческого слова — «подобная боль»), возможно, удастся вылечить препаратом из этого материала.
Увы, в том же «Гелиосе» очень многие лекарства не проходили проверку по всей форме, да их и без этого иначе как шарлатанством не назовешь. Есть там, например, снадобья, изготовленные из презервативов, из кусочков лавы, из крови ВИЧ-больных и даже из «поветрий антимира»…
А вот что в гомеопатии, напротив, внушает надежды, так это искренняя забота и устремленность в будущее у таких ее адептов, как Боб Лоуренс. Я видел его замешательство, когда речь зашла о настое из музыкальных тонов, и от души сочувствую его призванию. Лоуренс уверял, что сам он не имеет никакого отношения к подобным препаратам, но не вправе запретить другим заниматься их «потенцированием». Он верит в истинную суть гомеопатии, но не знает, как и чем ее обосновать, зато хорошо понимает, что кунсткамера на полках не поможет в этом ни ему, ни остальным. Он хотел бы сохранить эмпирический, по сути, строго научный подход к постулатам гомеопатии, а мельтешащие кругом аферисты делают задачу почти безнадежной. Изо всех сил Лоуренс старается выплыть против течения, бурлящего грязной пеной, но один, как говорится, в поле не воин. Впрочем, не так уж он одинок. В сорока милях к северу от аптеки «Гелиос», в лондонском Музее естествознания, прокладывает свой параллельный курс Вилма Бхаратан.
Наряду с работой музейного ботаника Бхаратан ведет гомеопатическую практику. Но нынешнее состояние гомеопатии она критикует жестко, как ни один из противников. Авторитеты в этой области, по ее словам, растеряв остатки научной, да и просто умственной дисциплины, паразитируют на почтительной людской молве. В изложении своих идей они расхлябанны до беспомощности. Принятая в их среде ботаническая номенклатура ненаучна и бессистемна, что мешает обобщить информацию об известных свойствах растений и их гомеопатической ценности. Но так было не всегда; в прежние времена гомеопатия тесней сочеталась со строго научными методами.
Диссертация Бхаратан — увлекательное чтение для всех, кто желал бы разобраться в проблемах гомеопатии. Вначале автор устанавливает корректные научные названия используемых гомеопатами цветковых растений, привязывает каждую позицию в этой группе к определенным медицинским симптомам и добавляет подтвержденные данные о терапевтической эффективности. Затем окончательно упорядочивает массив данных с помощью компьютерной программы кладистического анализа.