Но сейчас ему не было жалко и подарка, он приволок из прихожей коробку, начал распаковывать.
Старухи смотрели на него с удивлением, как будто не понимали, откуда он вообще взялся. Артур подозревал, что обе давно выжили из ума или бодро двигались в этом направлении. Он им даже сочувствовал, пожалуй. Но в регионе таких было много, ничего удивительного, люди столько пережили, находились под постоянным давлением, психическим и физическим, под угрозой смерти, а сейчас-то им не легче, все эти «куницы», рейды, зачистки…
Он вздрогнул, как от удара током, почесал запястье.
— Ну, — сказал бодро, — сейчас мы наладим телевещание, один момент.
Включил антенну, пощелкал пультом. Нашел свой родной канал, как раз Чаговец в студии беседовала про тайные страницы истории с тем профессором, картавым, вечно потеющим, она жаловалась потом, что так и норовил цапнуть ее за руку.
— Вот, — сказал Артур, — это тебе. Экспериментальная модель, последнее слово техники. Они ее назвали по-дурацки, «Родной голос», но не суть. Эта штуковина позволяет ловить наши каналы через Расслоение. Помню, ты жаловалась, что не всегда меня толком слышно… ну, вот…
Мать поглядела на него удивленно, как будто не понимала, о чем он вообще; задремала, наверное. Парадоксальная вещь, если задуматься: в новостях обычно рассказывают о таком, что, казалось бы, потеряешь покой и сон — но нет, людям под них легче всего спится. Просто необъяснимо!
— Ма, — поднялся он, — можно тебя на минутку?
В кухне он запнулся на пороге: почему-то думал, что Григор Моисеевич до сих пор здесь, слушает радио или курит, распахнув окно, но в кухне было пусто.
— Так ты все-таки согласна. Но почему не сказала? Я бы подготовил документы.
Она вдруг протянула ладонь и потрогала его лоб — как в детстве, когда он жаловался на сухость в горле или начинал чихать.
— Никаких документов не нужно, — сказала она. — Все уже готово. Так что тебе не придется больше приезжать — да ты и не сможешь.
Тут она назвала какое-то имя, он не запомнил, опять из-за неожиданности, из-за растерянности.
— …в столице. Я не хотела: все-таки могила отца… и ты приезжал, хоть и изредка… Но он прав: бессмысленно гробить свою жизнь из-за покойников. Я же… смотрела… видела все, просто сперва не хотела верить… а потом решила смотреть, каждую передачу, это моя вина, что не воспитала как следует, и я хотела до конца…
— Подожди, подожди! У меня… я не очень хорошо… это, наверное, синдром, о котором говорил Мишка. А, — догадался он, — тебя Мишка и забирает? Тендряков? Нашел вариант в столице? Но мне-то почему… хотя, да, он же у нас вечно занят: большой шишкой стал, информполитика, не хухры-мухры.
Он даже почувствовал облегчение — и подумал, что все повторяется и сам он тоже повторяется. Потом услышал из-за стены голос, очень знакомый, слишком… Обмер, одним прыжком рванул туда, в соседнюю комнату, замер на пороге, старухи обернулись и смотрели на него испуганно. А Григор Моисеевич — откуда он тут взялся? — встал и медленно повел рукой сверху вниз, сверху вниз.
— Положи, — сказал.
И тогда только Артур увидел, что держит в руке кухонный нож, влажный и скользкий.
Он обернулся растерянно, увидел мать в кухне, выдохнул с облегчением.
И снова услышал свой голос.
Ну да, в телевизоре. Где ж еще-то, подумал, где ж еще-то.
Пошел и вымыл нож, все это молча, чтобы не умножать сущностей, потому что тот, в телевизоре, как раз говорил — про разрушенные дома, про зачистки, про то, как боевики отбирают у людей паспорта и сгоняют в интернаты — что-то среднее между работными домами и общежитиями для перемещенных лиц, — про зверства, на которые закрывает глаза мировая общественность, лицемерная в своем желании обелить и оправдать, про слезы, боль и горе, от которых, к счастью, удалось спасти тех, кто пожелал быть спасенным.
Он вымыл нож, разрезал мамин торт, но есть не стал, не было аппетита, да и время… засиделся уже.
Попрощался, обещал звонить и писать — и с нее взял такое же обещание, в конце концов столица — не край света, а если удалось наладить трансляцию через Расслоение, значит, и остальное тоже получится. Вдобавок у Мишки Твердякова связи, не будем об этом забывать.
Вообще, конечно, этот засранец мог и предупредить, думал он, переодевшись и выруливая из дворов. Пару раз путался: не был здесь несколько месяцев — и смотри, все вокруг перерыли, заново трубы кладут, а развалины старой девятиэтажки снесли и строят что-то новое. Интересно, подумал Артур, как они вытащили оттуда снаряд, с нашей стороны ведь так и не обезвредили, торчит, зараза. А наши говорили, что без синхронизации толку никакого: это ж или цирк на публику, или еще один способ самоубийства.