Было ли то, что он сделал, верным поступком — или величайшей ошибкой его жизни? Наверняка и тем, и другим. Убегая, он снова становился главным подозреваемым. Но ему надоело руководствоваться рациональными размышлениями и решать, опираясь на выгодные обстоятельства. Он достиг профессионального успеха, но ценой тому оказалась одинокая жизнь. Теперь же, по крайней мере, у него была любящая женщина. Конечно, она его любила. В другом мире она вышла за него замуж. Настоящая же проблема состояла в том, насколько его чувства к ней можно назвать любовью — или они были только минутной увлеченностью? Так или иначе, но он спас ей жизнь, хотя в свете слов профессора Цеглярского Петр и не был уверен, имеет ли это хоть какое-то значение.
Минутная увлеченность… Что ж, возможно. Сегодня она не сумеет воспользоваться духами — а значит, исчезнет этот милый запах. Даже не сможет подкраситься, а значит, наверняка будет в дурном настроении.
«Через несколько дней сумею понять, дают ли чувствам начало люди — или обстоятельства, в которых они встретились».
Когда-то, на учебе, они не обращали друг на друга внимания. Да и после он ни разу о ней не думал. Как могло случиться, что в другой реальности они женились?
Похоже, он не может перестать мыслить схемами. Чувствует себя так, словно это съемки проекта «Женщина моей жизни». Степень вовлеченности: тридцать четыре процента.
— Петрусь!
Он обернулся. Моника стояла на кривых ступенях старого дома. Одетая в короткое белое спортивное платье, которое они купили по дороге в Ольштине, и в шлепанцы, она выглядела… красиво.
Он шагнул к ней, а она легко побежала навстречу и поцеловала его в губы. Ее зеленые глаза искренне смеялись. Любила — в этом не было сомнения.
— Это так романтично, — она взяла его под руку. — Похищаешь меня прямо со скучного мероприятия. Не думала, что ты способен на нечто подобное. Не боишься, что подумают люди, кто закроет дверь и кто приберется…
Кто приберется…
— Сколько лет мы женаты? — спросил он. И добавил быстро. — Мне интересно, помнишь ли.
— Не шуги, — улыбнулась она. Голос ее был мягким и ласковым. И нравился ему.
Они медленно шли по дороге, поросшей старыми дубами. Он чувствовал прикосновение ее кожи. Она не могла знать, какое производит на него впечатление. Для нее-то они были знакомы давным-давно.
— Я серьезно спрашиваю, — осторожно настаивал он.
— Брось! Ты ведь похитил меня с нашей годовщины! А я думала, что это я много выпила, — рассмеялась она. Свежий, чистый смех.
— Хочу услышать это от тебя — какая годовщина?
— Вторая.
— И когда мы начали… встречаться?
— Три года назад. Почему ты выспрашиваешь?
— Верифицирую собственные данные.
Она снова рассмеялась. Милым движением отбросила со лба волосы.
— Ты такой… технический. Сколько мы будем тут сидеть? — спросила.
— А сколько ты хочешь?
— Ну, знаешь ли, у меня не такой свободный график, как у тебя.
Она подошла к распадающемуся забору. Только теперь он мог внимательно к ней присмотреться. Облегающее платье открывало ее тело: красивая — даже несмотря на отсутствие бюстгальтера — грудь, естественные, не натренированные в фитнес-клубе мышцы. Трусиков не носила…
Она заметила его взгляд. Он покраснел, но она снова рассмеялась.
— Тебе не хватило ночи?
— Хочу насмотреться… боюсь, что ты внезапно исчезнешь.
— Петрусь, что ты такое говоришь?
— Пройдемся?
— А что с завтраком? Приготовь его хотя бы на отдыхе. Я немного проголодалась.
Петр глянул в сторону дома.
— Полагаю, религия запрещает им подавать завтрак в это-то время, но попробую выцыганить несколько яиц. Скажу, что на ужин.
Будучи холостяком, Петр опочил приготовление яичницы до совершенства. После завтрака Моника решила искупаться хотя бы в тазу. Просьба о теплой воде посреди дня удивила хозяев столь же сильно, как и завтрак пополудни, но это была бедная семья и вчерашняя банкнота чудных горожан по-прежнему обладала магической силой.
Петр использовал это время, чтобы прогуляться по лугу и позвонить профессору.
— Я решил проблему, — заявил он, когда после четвертого сигнала тот поднял трубку. — Забрал ее из опасного пространства.
— Петр? — У профессора был странно испуганный голос. — Тут была полиция. Спрашивали о тебе. И не выглядели добрыми.