— Ну и выдумал, — Генри снова что-то не нравилось.
— Они проглотили.
— Они все проглотят. А потом впаяют штраф. И до конца жизни будешь работать в две смены.
— А ты говорил, что собираются хорошо заплатить!
— Так ведь собираются. Миллион.
Миллион.
О боже, целый миллион. Яхта и глиссер, огромная вилла и кругленький счет в банке. Магическое слово, слово чародеев и джиннов из бутылок. Миллион. Абракадабра. Сезам…
Все это мигом пронеслось у меня в голове. А в следующую секунду что-то в этой самой голове запнулось, как будто какой-то нейромант подключил в мозгу нужные проводки.
Миллион.
Кретин. Это я. Я поздоровался с этим кретином и снова погрузился в раздумья.
Свет путешествует с Земли до Сатурна за каких-то полтора часа. Еще столько же назад. Более-менее. То есть у меня вот столько времени. Мало.
Ты — кретин. Мало.
Ты хотел сказать им какую-то чепуху. И сказал. Кретин!
У меня было три часа. Я уже знал, откуда у меня в квартире появились шарики. Но не знал, каким конкретно образом это произошло. Я должен был в течение трех часов сообразить — и подписать договор.
Три часа. Первых полтора сигнал будет идти до Сатурна. Еще полтора понадобится на получение ответа. Я добавляю к этому полчаса, ну, может, сорок пять минут, на поимку Ларри.
Да, я повел себя глупо. Денежки уплывут у меня из-под носа, медленно и демонстративно продефилируют, притопывая ножками и покрикивая, а кое-кто даже обернется и покажет мне язык. Да, именно так и будет.
Как появились эти гребаные шарики? Как?!
И время, ошалевшая от спешки стрелка часов, которая кружит по циферблату. А где-то там, далеко, с каждой секундой дальше на триста тысяч километров, летит приказ Грустного. Когда он доберется до передатчика на Сатурне, его направят на Титан, он ворвется под оранжевое небо, между зелеными метановыми облаками, просто в Армстронг Сити.
Я думал. Мне становилось все хуже.
Парни Стального работали, как сумасшедшие.
Агенты связались и уже допросили Люси. Она никогда не покупала мальчику никаких шариков. Она не знает, откуда они у него.
Другие агенты провели расследование во дворе и начали слежку за друзьями Ларри (они, должно быть, смешно выглядели в коротких штанишках, кедах и обязательных для агентов зеркальных очках).
Гвоздь — этот, безусловно, важный предмет, который Ларри выменял у прыщавого Гонкоя на гусиную лапку (откуда этот сопляк взял гусиную лапку?).
Они также исследовали предложения всех фирм-производителей, доступных в наших магазинах игрушек. Нашли несколько сотен вариантов летающей фигни типа «Маленький воздухоплаватель», «Забавная крашенка», «Сорока-злодейка. Новинка!», но ни один из них не был искомым объектом. Они просмотрели все каталоги фирм игрушечного производства и, наверное, тысячи других списков, таблиц и перечней только для того, чтобы доказать мне, что Ларри не мог быть владельцем этих шариков.
— Ну, — сказал Стальной, — твой племянник мог бы себе приобрести максимум несколько шариков для игры в пинг-понг.
— Да, я тоже так думаю, — быстро согласился я. — Это, разумеется, бессмыслица. Я просто так сказал… а вы сразу вцепились в это.
— Мы рассматриваем даже самые идиотские варианты, — в голосе Стального я расслышал удовлетворенную гордость. — А сейчас я оставлю тебя. Подумай над этим еще раз.
И я думал. О боже, как же я тогда думал! Последний раз я, наверное, так думал перед тем, как сделать предложение Монике. Это было ужасно. Ко мне пришел Генри, и мы бухали целый день. Генри скинул со стола бутылку, чтобы та разбилась, а потом, показывая, какой он трезвый и как сейчас сделает ласточку, шлепнулся задницей прямо на это стекло. А из-за того, что сидели мы в одних трусах (кажется, нам тогда было очень жарко и мы хотели позагорать в свете ночника), он порезал себе весь зад. Ужас.
Остатками сознания я оценил ситуацию, добрел до аптечки, нашел там пластырь, велел Генри заклеить себе зад и завалился на кровать. Я уже не слышал, когда он вернулся из ванной и лег рядом.
Ну а на утро все одеяло и простынь были в крови.
— Я все заклеил, — пробормотал он. — Черт, я же помню, как стал задом к зеркалу, стянул трусы, смотрел в зеркало и заклеивал. Каждый порез. Я помню!
— Иди ты со своим «помню»!
В дверях я замер.
— Прости, ты был прав.
И он действительно заклеил себе задницу. На зеркале, на уровне зада Генри, я увидел обозначенный пластырем овал, странно напоминающий проекцию его обоих полупопий.