В семнадцатилетнем возрасте Голди вступает в «Poale Zion» и начинает выступать на митингах, будучи еще школьницей и обучая по ночам иммигрантов английскому языку. Она и ее друзья-сионисты благодаря пылкому энтузиазму и горячему участию в движении получили прозвище Zionuts («сио-чокнутые»). Она поступила на один семестр в Учительский колледж Милуоки, а в свободное от занятий время преподавала идиш в еврейском центре.
Она была очень страстной женщиной во всем, что делала, и вдохновенным оратором на английском, идиш и русском. Зимой 1918 года, в девятнадцать лет, она стала самым молодым и симпатичным делегатом Еврейского конгресса, который проходил в Филадельфии. Это было началом большого пути.
Голди вышла замуж за Морриса Мейерсона в 19 лет, но к тому времени она уже решила, что ее судьба – жить в Израильском киббуце. Она сообщила Моррису о своих планах и предложила ему присоединиться к ней. Биограф Меир, Мартин, в 1988 году писал: «В своем воображении Голди уже покинула Америку. В душе она уже трудилась где-то в палестинской пустыне.» Она сказала Моррису, что он волен последовать за ней или остаться, но для нее это вопрос решенный. Примером ее упорства и верности долгу является то, что через две недели после свадьбы она согласилась поехать на Западное побережье Соединенных Штатов для того, чтобы собирать деньги, произнося речи о сионизме. Ее отец был взбешен: «Кто бросает мужа сразу после свадьбы и отправляется в дорогу?» Меир была одержима идеей сионизма. Она ответила отцу: «Я готова ехать куда угодно!» и «То, что меня просят сделать, я сделаю. Партия сказала, что я должна поехать, и я поеду.» Биограф Меир говорит: «Моррис был мягким человеком и ничего не мог противопоставить жизненной силе Голди». Однажды приняв как факт, что нет другого решения еврейской проблемы, кроме возвращения на историческую родину, она сказала: «Я решила поехать туда». Когда ее спросили, могла бы она поехать без своего молодого мужа, Голди ответила: «Я бы поехала одна, но с разбитым сердцем».
Голди стала признанным лидером движения. В восемнадцать лет она обратилась за разрешением поехать в киббуц, но ей отказали из-за ее возраста, хотя в уме она уже связала свою судьбу с Палестиной. Эта юная «сио-чокнутая» два года путешествовала по Соединенным Штатам, собирая деньги на оплату судна «Pocahontas», зафрахтованного для поездки в Тель-Авив. Она взялась собирать деньги на это путешествие, так как «свободно говорила как на идиш, так и по-английски, и была готова поехать куда угодно», лишь бы попасть на этот корабль. Так началась ее история, продолжавшаяся пятьдесят лет. Меир уговорила Шану присоединиться к ней, чтобы превратить Палестину в новую родину и будущий дом для «блуждающих евреев». Шана оставила мужа в Соединенных Штатах и вместе с Голди и двумя своими детьми села на судно.
«Pocahontas» направился в Тель-Авив как третья волна эмиграции («алиях»). Беда ждала своего часа, и он наступил. Голди рассказывала: «Это было чудом, что мы пережили эту поездку». Судно вышло в море 23 мая 1921 года с 23-х летней Голди, ее мужем Моррисом, ее сестрой с двумя детьми и еще с двадцатью тремя энтузиастами-сионистами на борту. Путешествие было бедственным с самого начала: на корабле были мятежи, смерть, приближался голод, был убит капитан. В довершение всего брат капитана сошел с ума. 14 июля 1921 года группа прибыла в Тель-Авив, полуголодная и без всякого багажа. Их мечтой, их райским уголком должен был стать Тель-Авив, который на самом деле был городком среди пустыни, основанным лишь двенадцать лет назад, без растительности и естественных ресурсов. Это напоминало «другую планету». Все было так бесплодно и дико, что многие прибывшие заплакали, отчаявшись, и захотели вернуться, в том числе и Шана. Только Голди была возбуждена и говорила: «Я глубоко счастлива». Остальные были глубоко разочарованы. Фактически, треть группы впоследствии вернулась в Соединенные Штаты. По прибытии Голди официально изменила свое имя, приняв имя Голда, чтобы начать жизнь заново.
Меир и ее муж оказались в Палестине, на полоске опустошенной земли, 240 миль в длину и 60 в ширину. Эта пустыня была воплощением детской мечты Голды об отечестве для евреев, и она полюбила ее с первого дня. Меир часто говорила: «Еврейский народ имеет право на кусочек земли, где он мог бы жить как свободный, независимый народ.» Она решила превратить эту застывшую полоску пустыни в свой постоянный дом. Мейерсоны вступили в киббуц ЕМЕК в Мерхавии, в коммунальную деревню, более коллективную, чем решился бы создать любой коммунист. В деревне все было общим: одежда, продукты, дети и супруги. Большинство жителей были больны малярией, не было уборных, вода была загрязнена, продукты часто были несъедобны или испорчены. Но Меир была всегда полна оптимизма. Она любила жизнь киббуца и вскоре, в двадцать три года, ее избрали в управляющий комитет. Она стала делегатом сионистского конвента и встретила там многих будущих национальных лидеров: Бен-Гуриона, Берла Кацнельсона, Залмана Шазара и Давида Ремеза (все они впоследствии стали ее любовниками) (Мартин, 1988).
Шана, сестра и задушевная подруга Меир, говорила о ней: «Голди хотела быть не тем, чем была, а тем, чем должна была быть». В этом точном определении новаторского и творческого поведения – смесь Эн Рэнд и Аристотеля. Но творческим вкладом Меир должна была стать длительная борьба против всемирной религиозной дискриминации. Она начинала свою творческую борьбу, собирая миндаль, выращивая цыплят, присматривая за детьми, преподавая английский, в то время как сама изучала арабский и иврит. Жизнь киббуца оказалась слишком трудной для Морриса. Он ненавидел ее, и пара вернулась в Тель-Авив, чтобы начать семейную жизнь. В 1923 году у них родилась дочь Сара, в 1926 – сын Менахем. Меир работала в Иерусалиме секретарем Женского трудового совета и держала прачечную в качестве источника дополнительного дохода. Она была назначена казначеем в 1924 году, что позволило ей участвовать в различных международных конференциях. В 1928-29 годах она стала делегатом Американской Сионистской партии и вернулась в Соединенные Штаты впервые с тех пор, как оттуда уехала. В 1929 году ее избрали делегатом на Всемирный сионистский конгресс. Именно там она увлеклась своим наставником, а вскоре и любовником Шазаром Залманом, который содействовал се назначению секретарем Организации женщин-пионеров в 1932 году в США, где она организовала американские отделения. Меир переехала в Нью-Йорк и путешествовала по стране в течение двух лет. Ее свободное владение английским, русским, идиш, ивритом, немного арабским не только способствовало выполнению этой работы, но в еще большей мере помогло ей в дальнейшей карьере. В автобиографии Меир говорила: «Я не выбирала карьеру. Я не выбирала профессию. Просто так получилось». На самом деле Меир выбрала – мечту, за которой она следовала до самой смерти.
Мужчина, близкий Меир в этот период времени, рассказывал: «Голди была очень инициативной, выполняла разнообразную работу, выделяясь во всем, что бы она не делала». Ее биограф Мартин (1988) говорит: «Она была замечательной, очень хорошо выглядела, и всегда вокруг нее была некая атмосфера таинственности». Он добавляет: «Ее глаза были полны волшебства». Она стала революционной femme fatale несмотря на то, что никогда не имела больше двух платьев одновременно и не пользовалась косметикой в течение тридцати с лишним лет. В личной жизни она никогда не была одинокой, ее постоянно окружал поток тайных романтических связей.
В тридцатые годы Меир объездила весь мир как представитель Всемирной сионисткой организации и Еврейского агентства за Палестину. Она занимала множество постов, включая пост секретаря правления «Cupat Holim», фирмы, занимающейся медицинским обслуживанием большей части палестинского еврейского населения. В этот период она была известна как Золотая Девушка сионистского движения, в то время как жила по-спартански. Зачастую у нее не было электричества, газа, персонального телефона, большую часть своей жизни она спала на кушетке. Гиганты Израиля были ее друзьями, близкими и любовниками. Мартин уверяет, что они любили ее, потому что «она была достаточно сильной, чтобы показать свою слабость». Она могла плакать, когда не было еды, но никогда не задумывалась, когда приходилось с хладнокровным спокойствием противостоять вооруженным мужчинам.