— Возможно, мне стоит обратиться к хозяину дома за разъяснениями, — она тихо усмехнулась. То ли не восприняла мою угрозу всерьез, то ли действительно не опасалась хозяина. — А заодно и обыскать тебя. На всякий случай.
Мысль о возможном обыске отозвалась приятной тяжестью внизу живота, и, ухмыльнувшись, я добавил:
— Откуда мне знать, что ты прячешь? Деньги или… ценный артефакт. И твой ли он?..
И взглядом пробежался по приятным глазу округлостям, внезапно осознав, что за все свои недолгие годы службы ни разу не воспользовался служебным положением… Не то чтобы такая мысль никогда не приходила в голову, что врать-то, но вот воплотить фантазию в реальность…
— Ценный артефакт? — девчонка склонила голову к левому плечику и, притворно вздохнув, протянула:
— Что ж… Надо обыскивать — обыскивай.
А я понял, что с ума сойду, если немедленно прямо сейчас не увижу ее лица. Ох, если бы не зима, если бы не приближающаяся снежная буря… Я оглянулся на вершину горы, полностью исчезнувшую в черном облаке, и вместо того, что бы воплотить свою угрозу в жизнь, спросил:
— Зачем из окна-то лезла? Обидел кто? Помочь? Разобраться?
Морги! Я что, сам предложил? Так ведь именно из-за этой дурной черты меня в Красные Горы и услали! Тупица, зачем самому-то в петлю лезть?
— Разобраться? — на этот раз она наклонила голову к правому плечику, а затем вдруг протянула руку и зачем-то потрогала ткань моего мундира. — Тонкая какая… Холодно, небось?
Я вновь растерянно моргнул, не успевая за ее мыслью, но никак не смог прокомментировать ее странное замечание, потому что мир взорвался ослепительной болью. Перед глазами полыхнуло белым, и меня качнуло вперед и в сторону. «Землетрясение?» — с удивлением подумал я и, падая, протянул руку в надежде сорвать с незнакомки проклятый джу, вспомнив, где же я видел эти зеленые глаза и этот же самый платок.
Больно приложившись лбом о выложенную круглыми камнями дорогу, я, к своему удивлению, сознания не потерял. Почувствовал, как меня в четыре руки переворачивают на спину, при этом моя незнакомка ворчала:
— Ты что здесь делаешь? Ты же в Храме должна была быть!! Морги… счастье еще, что Гнусарь меня запер и мне через окно лезть пришлось.
— Отстань, зануда! Сто раз тебе говорила, что удача именно так и работает… Эй! — напарником фигуристой злодейки оказалась симпатичная, но очень хмурая синеглазка, стриженная под мальчика. — Да он в сознании!
Она размахнулась, и я, проследив за ее рукой, заметил увесистый булыжник, который обхватывали тонкие пальцы. Твою же… Я шевельнулся, пытаясь если не подняться, то хотя бы увернуться от удара.
— Не надо! — в поле моего зрения на миг показалась голова в платке. Бледная переносица, тоже веснушчатая, глаза зеленые, а ресницы длинные-длинные, у края века черные, а на концах рыжие, будто в них солнце запуталось. — Не надо так… Его-то зачем? Он мне помочь хотел. Правда…
— И откуда ты на мою голову такая жалостливая свалилась? — проворчала синеглазка, а потом вдруг обхватила мое лицо тонкими, обжигающе холодными пальцами и низким голосом протянула:
— Все будет хорошо, ты только в глаза мне смотри. Смотришь? Умница, хороший мальчик. Хороший-хороший мальчик, который никого и ничего не видел, и который…
Твою же! Я поздно сообразил, что из себя представляет напарница моей беглянки, тело успело среагировать на голос, и зажмуриться я уже не мог, однако, вспомнив обо всем, чему нас учили на курсах выживания, полностью сосредоточился на том, чтобы не вслушиваться в тембр голоса сирены. На экзамене в академии, помнится, профессор был в полном восторге от моей «сиреноустойчивости». Долго добивался от меня правды, думал, что я использую какой-то исключительно сложный артефакт. Пришлось признаться, что нет никакого артефакта, а есть лишь детская считалочка, которую я повторял все то время, пока сирена-менталистка пыталась запудрить мне мозг. Вот и сейчас я неустанно повторял что-то из детского репертуара и одновременно пытался запомнить как можно больше из внешности обеих девушек — ох! как же все-таки жаль, что не удалось со второй платок сорвать! Морги! Узнает кто в отделении, что меня две девки уходили — придется самому, без намеков начальства, заявление писать и к отцу на поклон отправляться…
Очнулся я от того, что на мое лицо кто-то положил что-то мокрое, теплое и неприятно пахнущее овощным отваром. Поморщившись от отвращения, я сбросил с лица какую-то тряпку и сел. Для начала надо было определить, где я нахожусь. Головная боль была такой, что на ее фоне я даже забыл о своем недавнем похмелье.