Федос слушал спор космопехов об имени Штрафа, и потихоньку осознавал, что эти двое будут в числе первых погибших на Прорве. Ни дисциплины, ни опыта, ни команды. Простой спор заставил их позабыть все подозрения, и теперь их интересует одно только имя. Наконец Федос не выдержал:
— Штраф его зовут. Других имен я не знаю.
— Ну-ка, Малой, свалил отсюда! Я с командиром хочу перетереть.
Саня Горленко, которого за невысокий рост прозвали «Малым», повернулся к Лехе Серафимову. Притворно возмутившись, выдал:
— Стоя перетрешь! — но все-таки подвинулся вправо, освобождая место перед командиром их отделения, сержантом Антоном Филатовым.
— Тебе чего? — спросил тот у Лехи, прихлебывая горячий чай.
— Как оттаял?
— Да что-то херово. Морозит до сих пор, не отпускает.
— У меня вот тоже шея побаливает, — Леха начал крутить головой и растирать шею. — Ты давай, рассказывай. Сколько новеньких нам в группу запихнули?
— Больше всех как раз и запихнули. Двоих аж.
— А кто отказался? Анацкого что-то не вижу…
— Анацкий и Трошкин. Ну-у, типа из-за ПСВ.
— Почему «типа»? — оторвался от еды Малой.
— Очконули потому что. Сам-то с радостью к Прорве полетел?
— Да хрен с ней с Прорвой! — махнул рукой Леха. — Ты мне лучше новеньких покажи.
— Золин Егор и Пустыгин Влад. Золин — это вон тот, в очках. Видишь? Ага. Сидит, залипает. А Пустыгин там, рядом с Ачушкиным. Этот ничего вроде. Может и приживется.
Филатов, Горленко и Серафимов посмотрели на «подающего надежды» Пустыгина. В этот момент тот неуклюже зацепил наполовину опустошенную чашку и перевернул ее прямо перед носом Ачушкина. Малой с Лехой заржали. Ачушкин соскочил с места, в последний момент увернувшись от стекающего на пол бульона, и зарядил матерную тираду.
— Ген! — привлек внимание Ачушкина Коршунов. — Потише?!
— Как свинья себя ведешь… — уже нормальным голосом продолжал Ачушкин. — Тебе вон, рядом с Хрюшей садиться нужно, а не с людьми! — Ачушкин кивнул в сторону Валерия Солодова, которого некоторые упорно называли Хрюшей за внешнее сходство с безобидным животным. Солодов сделал вид, что ничего не услышал. Пустыгин тоже молчал.
— Ни хрена он не приживется… — пробормотал Антоха. Малой снова засмеялся.
— М-да-а… — протянул Леха, — а у остальных как?
— К Конче одного определили. Петров кажется. Вот он нормальный, к нам его откуда-то перевели. В общем, с опытом чувак. Еще у Иродовой один. Вон, тощий, видишь, хорохорится, — Антоха указал на Лордынцева, все еще что-то рассказывающего окружающим. Он даже привстал, демонстрируя серьезность своего рассказа.
— А у Ярика?
— У Ярика все свои.
— У Ярика — сам Ярик будет за новенького! — вновь заржал Горленко.
— Да вывезет… — не поддержал Антоха шутку о новом назначении Буряева.
Все замолчали. Леха занялся поеданием мяса. Малой закончил трапезу и молча направился к выходу. Самые шумные весельчаки также пошли прочь из столовой. В наступившей тишине отчетливо слышалось чье-то чавканье. Сразу стало ясно, что этот звук не умолкал на протяжении всей трапезы. Такой ритмичный, мерзкий, навязчивый звук.
Леха поморщился и принялся искать источник. Им оказался Хмырь — парень в шапочке, что сидел за одним столом со спонсором полета — Соломоном. Хмыря явно не волновали направленные на него раздраженные взгляды.
Однако Соломон почувствовал негатив экипажа, и едва заметно кивнул. Другой парень Соломона, кажется Борис, сидевший рядом с чавкающим, как будто только этого и ждал. Влепил Хмырю звонкую затрещину. Борис был огромный, с бычьей шеей и неслабо развитыми руками, поэтому затрещина получилась что надо. Хмырь, звякнул зубами о край чашки и влез носом в недоеденную кашу. Шапка у него съехала на глаза, и, разогнувшись, он в первую очередь принялся ее поправлять.
— Вытрись! — гаркнул Борис, сорвал шапочку с головы Хмыря, жестко вытер тому нос, затем швырнул ему на колени. Тот, как ни в чем не бывало, снова натянул ее на голову.
— Фу, нах… — брякнул Филатов, поворачиваясь обратно к Лехе. — Как тебе наши спонсоры?
— А что? Бандиты, как бандиты, — цыкнул Леха. — Непонятно только, чего они сами сюда поперлись.