Его ледяной голос оборвался.
— Тогда верни нам воспоминания.
Он издал рычащий, гортанный звук.
— Ты не думала, что я скрываю эти воспоминания не просто так?
— И в чем же причина? — спрашиваю я.
— Ты не готова пережить их. Я хочу, чтобы ты стала сильнее, окрепла до того, как я разрешу тебе иметь дело с чем-то в этом роде.
— Это глупое оправдание тому, что мною воспользовался мужчина с нездоровыми пристрастиями. Ты можешь говорить себе что угодно, однако, мы все знаем, кто ты на самом деле.
— И кто же? — шепчет он.
— Урод.
Комната погружается в опасную тишину. Я осознаю, что безудержные рыдания сотрясают мое тело. Стираю слезы с лица и жду, что же последует за моим высказыванием. Атмосфера в комнате становится еще более пугающей и, словно целую вечность, я не слышу ни единого ответа. Затем вдруг чувствую его близкое присутствие рядом со мной. Его теплое дыхание щекочет ухо, и я вздрагиваю, повернув голову назад.
— Зря ты это сказала.
Он хватает меня за руку и вытаскивает из постели, волоча к двери. Одним движением распахивает ее, утягивая меня за собой наружу, а затем — прямо по коридору. Все, что я вижу — его затылок и черные волосы, разметавшиеся по плечам. Он дергает меня в сторону подвала, отчего я не могу устоять на ногах, падая на колени. Нет, он не может отослать меня в подвал. Я только что потеряла свою подругу, он не может сделать это со мной.
— Отпусти меня, — всхлипываю я. — Не причиняй мне боль так же, как ей.
Он не отвечает, чем заставляет меня всячески противостоять ему, чтобы не оказаться в подвале. Он открывает дверь, и мы делаем шаг вперед. Здесь темно, однако слабого свечения достаточно, чтобы увидеть, что он собирается со мной сделать. Он толкает меня на бетон и резко дергает мои руки вверх, прислоняя к стене и соединяя их у меня над головой. Стараюсь оттолкнуть его, но он слишком быстрый. Он встает на ноги, прежде чем я пытаюсь ударить его.
— Все, что я пытался сделать, это лишь…
— Не хочу ничего слышать, — кричу я. — Не желаю слушать твои оправдания. Ты — монстр.
Я чувствую чье-то стремительное приближение, и затем его руки прижимаются к моему рту. Сильно. Я плачу еще сильнее и плотнее сжимаю глаза.
— Вместо того, чтобы каждый раз орать на меня, может ты хоть на минуту остановишься и подумаешь, что я здесь делаю. Я не украл тебя, девочка, а спас. Вытащил из безжалостного, мучительного болотца под названием «жизнь» и взял под свою опеку. Все, чего я прошу — это уважение. Это мой дом, и я в нем хозяин. Если ты поймешь это и всего лишь прислушаешься ко мне, то все будет так, как нужно. Третья была неисправной, психически неустойчивой, и ее прежняя жизнь не была предметом для зависти. Ее разум был испорчен; не важно, сколько я отнял у нее. Очень скоро ты поймешь, что если хочешь заполучить мое уважение и доброту, тебе нужно подчиняться мне. То, что ты сделала сейчас — агрессивно и неуважительно. Я презираю агрессоров. А сейчас ты понесешь наказание за то, что была именно им.
Он убирает руки от моего рта и встает, покидая комнату до того, как я успеваю что-то сказать.
Хотя что тут сказать?
Он только что пошатнул мой мир, и я не уверена, каковы будут его дальнейшие действия.
Глава 17.
Тринадцатая
Я хочу пить.
В горле сухо, и это причиняет боль.
Я здесь уже двенадцать часов, и за это время никто так и не пришел. Я так много плакала, что мое тело обезвожено. Оно болит, а сердце постоянно ноет. Все, что я могу, это думать о Третьей. Ее жизнь оборвалась, прежде чем ей удалось вспомнить, кто она такая. Никто этого не заслуживает.
Я хочу ненавидеть Уильяма за это, но если он говорит правду, получится ли у меня?
Это по-прежнему не объясняет, зачем мы ему. Зачем кому-то спасать тринадцать девушек? Почему не двоих или двадцать? В мире есть столько сломанных людей, так почему выбрали именно нас? Чем мы так хороши, что получили возможность исправиться?
Ничего из этого не имеет смысла.
Каждый раз, когда закрываю глаза, вижу, как Третья бросается с той крыши. Я помню ее слова, которые она сказала перед прыжком. "Я хочу быть свободной".
Она была похожа на падшего ангела перед тем, как покончила с собой.
От воспоминаний о ней с моих губ срывается страдальческий крик. Я трясу головой из стороны в сторону, желая, чтобы эти образы оставили меня в покое. Не хочу их видеть. Я дрожу, поскольку позволяю ситуации взять надо мной верх.
— Мне не нравится это делать.