— Мы должны вам задать ещё некоторые вопросы.
Я вздыхаю. Также поступают и другие девушки.
— Я знаю, вам не нравится это, — говорит он суровым голосом. — Но это протокол.
Он посылает предупреждающий взгляд, прежде чем перетаскивает стул и вытаскивает листок бумаги.
— Мне нужно спросить вас о вашем пребывании в доме.
— Вы же уже спрашивали нас, — говорю я, скрещивая руки.
— Да, но я спрашивал только самые основы. Теперь мне нужно больше.
— Хорошо.
— Во-первых, мне нужно знать, известно ли вам, что случилось с девушкой, которая спрыгнула с крыши?
Мое сердце сжимается, и я подавляю подкатывающую к горлу желчь.
— Она покончила с собой, — вымучиваю из себя.
— Почему? — интересуется он.
— Потому что она была в депрессии, — огрызается Джейбелл. — У неё была тяжелая жизнь до Уильяма. Ей было трудно оправиться.
Он поднимает брови и изучает нас.
— И вы думаете, что вот только это и было? Это произошло не потому, что он что-то сделал?
— Конечно, нет, — говорю я с защищающей интонацией. — Он никогда бы не позволил ей причинить себе боль.
— Хорошо, — произносит он, что-то записывая. — Теперь, после обыска дома, мы видели очень простые вещи в ваших комнатах. Если вы были там добровольно, то почему у вас нет нормальной одежды и других подобных предметов?
Он пытается запутать нас, чтобы заставить признать что-то такое, что бы позволило ему добраться до Уильяма. Ну, я не позволю ему этого. Он понятия не имеет, что представляет собой Уильям, или почему он сделал то, что сделал.
— Нам были нужны только основные вещи. Он заботился о многих из нас, — говорю я.
— И он не дал вам одежду получше?
— Могли бы вы предоставить одежду для такого большого количества девушек?
Он сужает глаза, но принимает решение сменить тему.
— Очень хорошо. Что насчет отметин на ваших руках?
На этот случай у меня ничего нет. Я чувствую, как мое сердце начинает колотиться, в то время как я испытываю затруднения с ответом. Женевьева начинает говорить, тем самым спасая меня, прежде чем я смогла бы все испортить.
— Мы сделали их.
Офицер поворачивается к ней.
— Повторите, пожалуйста?
— Вы слышали меня, — огрызается она. — Мы сделали их. До Уильяма мы были не больше, чем числами. Это стало в некотором роде важным аспектом для нас. Мы решили сделать себе тату, чтобы никогда не забывать о той жизни, которую оставили позади.
Офицер вздыхает и потирает лоб.
— Вы, девочки, не собираетесь дать мне что-нибудь на него?
— Здесь нет ничего, что можно было бы давать. Он был добр к нам, — говорю я.
Он пристально осматривает группу, прежде чем встать.
— Вы все записаны на общение с моим психологом; это является частью протокола. Эмелин, если Вы свободны, можете пойти со мной сейчас.
Хмурюсь, но знаю, что нет никакого способа избавиться от этого. Я должна идти. Я встаю, вздыхая.
— Давайте покончим с этим.
***
Тринадцатая
— Расскажи мне о Ланти, — просит психолог Мэри.
Я смотрю на нее. Она старше меня, с проседью и большими карими глазами. Милая и терпеливая и охотно слушает все, что я говорю.
— Она была великолепной, милой, смешной и обожаемой, — шепчу я, сломленным голосом.
— Ты винишь себя в ее смерти?
Я чувствую, как мой взгляд ужесточается.
— А вы бы не винили?
— Конечно, — говорит она, откинувшись. — Это человеческая натура винить себя за то, что нам не подвластно.
— Я могла остановить это.
— Как?
Я скреплю зубами.
— Я могла закричать, могла бороться, могла сделать хоть что-нибудь...
— Возможно, но кто может сказать, что это не произошло бы в другой день, когда тебя не было бы там.
Она говорит, как Уильям.
— Можем мы поговорить о чем-нибудь еще? — хриплю я.
— Конечно. Расскажи мне об Уильяме.
— Он — мое все.
— Хочешь рассказать поподробнее? — ободряюще говорит она.
— Нет.
— Уильям причинял тебе боль когда-либо?
Она пытается перехитрить меня, как полицейские. Я смотрю прямо ей в глаза, когда отвечаю.
— Все, что Уильям делал, он делал для нас. Он изменил свой мир, чтобы приспособиться к нам.
— Ты думаешь действия Уильяма всегда были чисты?
— Да.
— Ты думаешь, Уильям любил тебя?
Я колеблюсь.
— Уильям заботился обо всех нас.
— Это не то, о чем я спрашивала, Эмелин.