— Приятно слышать. Ты говорил с герцогиней?
— Я выразил ей свое почтение. Она была под густой вуалью и держалась отчужденно. Не утруждая себя разговором, она вручила мне после представления серебряную монету и приказала накормить меня на кухне. Вполне изысканная дама. На кухне мне не много удалось узнать. Приходил лекарь, чтобы осмотреть мальчика, но он бывает там ежедневно. Слуги не слишком-то уважают его. Говорят, что в тот вечер, когда погиб Орсино и заболел Марк, графиня больше часа не могла найти этого эскулапа. Она разыскала его в постели какой-то шлюхи, способной обеспечить его массой болезней, требующих применения его лекарских знаний. Парнишку постоянно потчевали бульонами да отварами, которые, вероятно, и помогли ему лучше всего.
— Полагаю, ее нужно предостеречь, — сказал я. — Нам нужно найти к ней подход.
— Трудная задачка, — ответил мой напарник. — Ее отлично защищают стены, ворота, положение и вуаль. Как мы пробьемся через такую оборону?
— Подождем встречи с ней в городе, — предложил я.
— Но она никогда не выходит без свиты.
— У меня есть одна идея, — сказал я. — Не желаешь присоединиться ко мне?
Он выглянул в окно. Солнце стояло низко над горизонтом, еще простреливая своими лучами клубящиеся облака.
— Хладный сумрак, и, кажется, опять пойдет снег. Я полагаю, это означает, что мы собираемся прогуляться.
— Да.
— Потому что мы дураки.
— Точно.
Чуть позже мы обосновались на крыше какого-то дома с северной стороны от герцогского дворца. Свет в главном здании был погашен, а ставни закрыты. Вскоре тусклый жар каминов остался единственным признаком теплившейся там жизни.
Бобо поежился, поплотнее запахивая плащ.
— Интересно, здесь всегда такие студеные зимы? — проворчал он. — Вы можете объяснить, зачем мы здесь торчим, вместо того чтобы так же уютно греться у камина?
— Виола, как я знаю, была очень страстная женщина, — заметил я. — Не раздумывая, она всецело посвятила свою любовь Орсино. Мне сказали, что после его смерти она ежедневно посещает его могилу, однако я ни разу не видел, как она ходит туда. Мне думается, что она тайно отправляется на кладбище по вечерам, примерно в это время. Если мы увидим ее, то сможем спокойно поговорить.
— А ее охранники не укоротят нас на голову? — поинтересовался Бобо. — Не лучше ли подбросить ей записку?
— Записка может попасть в чужие руки.
— А полночный разговор услышат чужие уши. Вы откроете ей свое настоящее имя?
— К чему ей мои признания? Я лишь один из тех, кто бывал здесь когда-то.
— И теперь его уже нет. Или он захочет вернуться?
— Его призвали. И призыв исходил от какого-то зловещего духа.
Бобо вновь поежился.
— Нам следовало захватить с собой вина, чтобы не околеть в такую холодину, — проворчал он.
— Мы захватили, — ответил я, доставая баклажку из-под плаща.
Потихоньку потягивая вино, мы с Бобо прохаживались взад-вперед.
— А где здесь было обиталище Фесте?
— Вон там, возле старой церкви.
Он посмотрел на собор, скелетообразные леса которого маячили перед завершенным фасадом.
— Выглядит величественно, но довольно ненадежно, — заметил он.
Пришла полночь, но Виола так и не появилась.
— Домой, — наконец сказал я, и мы как можно тише спустились на землю.
— В баклажке у нас что-нибудь осталось? — внезапно спросил он.
— Да, — ответил я.
— Тогда допьем и споем, — предложил он и начал какой-то непристойный мотивчик.
Я присоединился к нему, лениво ворочая языком и слегка спотыкаясь, и тут мы встретили капитана на его не слишком резвой лошади.
— А вот и капитан, — воскликнул я и, низко поклонившись, ловко повалился в снег.
— Добрый вечер, ваше превосходительство, — сказал Бобо. — Он слегка перебрал. И мне приходится тащить его домой, только он не может вспомнить, где живет.
Я поднялся на ноги, пошатываясь и выплевывая снег.
— Он остановился в «Элефанте», — сказал Перун. — А ты поселился в студенческой ночлежке. И если я встречу вас при следующем обходе, то закую обоих в кандалы.
Мы откланялись и поплелись дальше.
— Закончив здесь, мы сможем отлично работать в паре, — прошептал Бобо. — Я приглашаю вас с собой в Толедо. Один будет изображать горького пьяницу, а другой — дурака.
— А разве мы кого-то изображаем?
Глава 8
Эта сущность восходит от земли к небу и вновь нисходит на землю, воспринимая силу высших и низших[15]. Так ты обретаешь славу всего мира. Поэтому от тебя отойдет всякая тьма.
— Ну-ка, позвольте помочь вам, — сказал я.
Сэр Эндрю, поскользнувшись на обледенелой дороге, неуклюже раскорячился над рассыпавшейся охапкой дров. Я начал собирать их, пока он старательно ощупывал ушибленный нос.
— Не сломал на сей раз, — весело сообщил он. — Нечаянная радость. Благодарю вас. Нынче утром я отправил моего слугу с разными поручениями, вот и пришлось самому выходить за дровами. И теперь придется снова собирать их. Я уже собрал почти все.
Изящно подняв с земли последнее полешко, он жестом предложил мне следовать за ним, не делая никаких попыток забрать у меня остальную ношу.
— Вы, кажется, хотели посмотреть мою лабораторию. Давайте зайдем туда прямо сейчас, а потом немного перекусим.
Я кивнул, изображая воодушевление. Сэр Эндрю привел меня к небольшому дому поблизости от северных ворот, обогнув который мы оказались перед какой-то плохонькой пристройкой, извергавшей черный зловонный дым.
— Все идет прекрасно, — сказал он, одобрительно принюхиваясь.
Он показал на верхнюю часть входной двери, и я увидел там грубо выкованный железный крест, прибитый гвоздями.
— Оберегает от демонов, — пояснил он. — Отлично действует. Ни один не появлялся с тех пор, как я прибил его.
— А что, прежде они вам сильно докучали? — поинтересовался я.
— Да нет, — признался сэр Эндрю, — но нельзя же быть слишком беспечным. Мы здесь, знаете ли, имеем дело с таинственными и опасными силами, а демоны как раз охочи до такого рода понятий. Неразумно искушать судьбу.
Ударом ноги он распахнул дверь и нырнул в домишко.
«Боже, синьор Огнепоклонник!» — оглядевшись, подумал я. Множество огней, пылающих в этом душном помещении, разогревало бронзовые жаровни со своеобразными сосудами. На краях жаровен примостились маленькие бронзовые пеликаны, державшие в клювах железные чурки, которые плавились в отвратительно зловонных растворах. На огне разогревались перегонные кубы и многочисленные колбы, как открытые, так и закупоренные, но все наполненные какой-то кипящей, шипящей и плюющейся жидкостью. Смрадный дым и разноцветные испарения настолько насыщали воздух, что у меня заслезились глаза, а кожа запылала, как обожженная, хотя я даже не приближался к печам. Огонь в них поддерживали несколько мальчиков, при нашем появлении испуганно оглянувшихся, словно они принялись за работу за мгновение до нашего прихода. С ног до головы их покрывал толстый слой копоти, и они были так окутаны дымом, что меня бы не удивило, если бы именно их тут готовили в качестве копченого мяса. В течение всего нашего пребывания в лаборатории один из мальчиков постоянно чихал, и его приступы угрожали продлиться целую вечность. Вообще все это помещение представляло собой некую угрозу всем чувствам, как индивидуальным, так и общественным. Хозяин этого безобразия сиял от счастья, и его бледная ухмыляющаяся физиономия смутно отражалась в зеркале, стоявшем на каком-то пьедестале в другом конце лаборатории.
— Луций, подкинь еще немного дров в тот очаг, — велел он. — Нет, окуни их сначала в ту бадью. Нужно, чтобы они горели медленно. Филипп, я плачу тебе за то, чтобы ты качал меха, а не пялился на них. Благодарю. Вот, я принес вам дров.
Он бросил свое единственное полешко мальчику, который ловко подхватил его и отправил в высившуюся рядом с ним кучу. Туда же я свалил и мою охапку.