— Ни сном, ни духом не ведал я, что ожидает меня такая участь, да жизнь-то вот распорядилась иначе, — ответил я его же словами. — Но где же труп?
— Вон там, — сказал он, и мы прошли еще немного по лесу. — Он уже умер, когда я нашел его. Вся одежда с него была сорвана — похоже, его пытали. Я провел обряд духовного очищения. Обычно он проводится несколькими людьми с наложением рук, но в особых случаях…
Его голос затих.
— Что именно вы имеете в виду?
— Наложение рук, ритуал благословения и покаяния, дабы испросить для нас, грешных, прощение и получить соизволение вернуться на небеса. Если он не успел стать достаточно чистым, тогда его ждет метемпсихоз, то есть перевоплощение.
— Если в первой жизни не удалось, надо постараться достичь совершенства в следующих воплощениях?
— Можно и так сказать. В любом случае, я сделал все возможное. Его нельзя было доставить в город для проведения традиционных ритуалов, которые вы, вероятно, предпочитаете.
— Я уверен, что сделанного вами вполне достаточно.
Иосиф привел меня к горке беспорядочно набросанных камней, покрывавших тело.
— Телесные изменения не затрагивают сущности, — заметил он, пока я стоял перед горкой. — Но я подумал, что это может иметь значение для вашей веры. Зимой земля слишком тверда, чтобы выкопать могилу. И я обычно предпочитаю устраивать нечто в подобном роде. Такая горка очень даже похожа на те каменные громады, которые вы называете храмами. Но я подумал, что она хотя бы защитит его от падальщиков.
Я отвалил несколько камней в голове пирамиды. Лежавший там мужчина выглядел лет на двадцать пять, не больше. Короткая жизнь, завершившаяся, судя по выражению лица, ужасными мучениями. Его жестоко избили и отрубили одно ухо. Я снял еще несколько камней и обнаружил многочисленные следы пыток, телесные повреждения и отсутствие пальцев.
— Странно, как мало на нем крови, — заметил я, пытаясь сохранять хладнокровие, но потерпев полнейшую неудачу.
— Да, он выглядит очень чистым, — согласился Иосиф. — Таким я и нашел его. Мне оставалось только перетащить его сюда и заложить камнями.
— Почему вы не сообщили о нем в город?
— Я уже говорил, что не доверяю Перуну. Он повесил бы меня даже за убийство белки, если бы смог приписать его мне.
— Но вы доверились мне. Почему?
Он пожал плечами.
— Вы пришли искать его. Я подумал, что вас беспокоит его судьба. Вы узнали его?
— Господь мне свидетель, никогда прежде я не видел этого человека.
Он пристально посмотрел на меня, выискивая признаки притворства.
— Наверное, так и есть. Но вы озадачили меня. Не ошибся ли я, доверившись вам?
— Не ошиблись. Я стремлюсь лишь предотвратить ряд ужасных несчастий. Вы поможете мне в дальнейшем?
— Чем смогу.
— Тогда не говорите больше никому об этом случае. Я вернусь завтра, чтобы забрать тело. Вы будете здесь?
— Куда ж мне деваться, — сказал он. — Так же как и мертвецу, я полагаю. А вы не объясните мне, что собираетесь предпринять?
— Пока нет. Находясь в неведении, вы будете в большей безопасности.
— Вот этому я готов поверить с большей охотой, чем всему сказанному вами ранее. Так значит, до завтра.
Я быстро восстановил каменную пирамиду и вернулся к Зевсу.
По возвращении во дворец мне менее всего хотелось садиться за очередную шахматную партию, но было бы безрассудно оставить без внимания призывы герцога, даже такого юного. Я уже должным образом представил себе следующий искусный проигрыш, но Марк сделал мне знак молчать и пронесся по комнате, задергивая шторы и закрывая двери.
— Можно попросить вас об одной услуге? — прошептал он.
— Разумеется, государь, — слегка встревожившись, ответил я.
— Вы послушаете, как я сыграю мою роль? — спросил он.
О боже, еще один любитель лицедейства! Я тотчас согласился и, удобно устроившись на подушках, приготовился к подобострастным восхвалениям. Молодой герцог торжественно встал передо мной и приложил к груди правую руку.
— Трудным путем пришлось мне пройти, — выразительно начал он. — Много страданий перенести. Здесь прожил я уж тридцать зим, года бегут и…
Постепенно роль захватила его, и он перешел от механического повторения заученного текста к более живому исполнению. Конечно, он был слишком юн, чтобы играть Спасителя, но Его речи, произносимые детским голосом, производили чертовски сильное впечатление.
Марк произнес по очереди все свои монологи и с надеждой взглянул на меня.
— Ну как, все в порядке? Мне пришлось помучиться, чтобы запомнить слова, но я все-таки отлично их вызубрил.
— Действительно отлично, и вы должны позволить этим словам говорить самим за себя. Прислушайтесь к ним, государь. Сами стихи подскажут вам верный тон, если вы позволите им. И давайте я покажу вам один полезный прием. — Я встал у него за спиной и положил руки ему на талию. — Скажите «А-а-а» и потяните этот звук, — велел я.
— А-а-а — ух! — воскликнул он, когда я сжал его обеими руками.
— Понимаете, государь, когда вы делаете глубокий — до самого нутра — вдох, то воздух потом выталкивается из ваших легких. И если вы будете так дышать, то вас услышат в любом конце площади.
— Правда? Спасибо, — воскликнул он. — А откуда вам известно об этом?
— В детстве у меня был очень строгий учитель пения, — сказал я. Как ни странно, это было правдой. — Насколько я понял, вы собираетесь исполнить роль Господа нашего?
— Да, собираюсь. Матушка не хочет меня выпускать, но я уже чувствую себя вполне здоровым.
— Дети должны слушаться родителей, государь.
— Но я же герцог, — сказал он, гордо выпятив грудь. — Очень важно, чтобы горожане увидели меня во всем величии.
Я пригляделся к нему. Лицо его излучало решимость, предполагающую железную волю, которая вкупе с разумом могла оказаться весьма внушительной. Я склонил голову.
— Как пожелаете, государь.
Вдруг его плечи поникли.
— Я не уверен, способен ли я на это, — прошептал он.
— Исполнить роль?
— Обе роли. Но роль герцога главнее. А я не могу даже заставить себя сесть в отцовское кресло. Оно принадлежало ему, а не мне.
Я взглянул на парадное кресло, стоящее на возвышении.
— Позвольте мне, государь, — сказал я.
Он потрясенно смотрел, как я спокойно поднялся по ступенькам и вальяжно раскинулся в кресле.
— Принесите-ка мне что-нибудь вкусненькое, Марк, — повелительно произнес я.
Его охватила ярость.
— Слезайте оттуда немедленно! — крикнул он.
Я тут же вскочил и преклонил перед ним колено.
— Слушаюсь, государь.
Его гнев исчез так же внезапно, как и появился.
— Зачем вы так поступили? — спросил он.
— Когда я уселся в это кресло и приказал вам принести мне угощение, разве вы сделали это?
— Естественно, нет.
— А когда вы приказали мне слезть, разве я не послушался тут же?
— Послушались, — медленно произнес он, и лицо его озарилось пониманием.
Я похлопал его по плечу.
— Само кресло не дает власти, государь. Власть принадлежит герцогу. А кресло — всего лишь удобный предмет мебели.
Он взглянул на меня, потом перевел взгляд на кресло, поднялся по ступеням и сел в него.
— Как я выгляжу? — спросил он.
— Как герцог, — ответил я. — Как ваш отец прежде.
Он улыбнулся, а я откланялся.
Я направился в комнату Бобо. Он сел при моем появлении, и я уже хотел поговорить с ним, когда услышал звук шагов. Выглянув в коридор, я увидел стремительно приближающуюся Виолу.
— Фесте, у меня есть разговор к вам, — отрывисто сказала она.
— Мы с тобой завтра поболтаем, — сказал я Бобо.
Он пожал плечами, а я отправился вслед за герцогиней в ее приемную, где она обернулась ко мне, сложив на груди руки.
— Мой сын только что поведал мне, что намерен участвовать в рождественском представлении, — холодно сказала она. — И он сообщил мне, что это вы его надоумили.
— Не совсем так, — возразил я. — Я просто посоветовал ему отстаивать свои права, как подобает его положению.