— Надо же, да у меня тут коллекция приколотых к стенам шутов, — сказала она. — Ну не шикарно ли! Никакие бабочки не могли бы сравниться с вами раскраской, ты не считаешь?
— Отлично, сударыня, — выдавил я. — Но одна из бабочек предпочла бы избежать столь почетной участи.
Виола подбежала ко мне и осмотрела стрелу.
— Кажется, я сумею вытащить ее, — сказала она и осторожно извлекла из стены наконечник.
Я выразил благодарность тем, что рухнул на пол.
— Теперь уходите, — велел я.
— Что?
— Уходите. Я не хочу больше ничем портить вашу репутацию. Оставьте меня одного.
— Вздор, — с усмешкой заявила она. — Тебе нужна помощь. И я хочу полностью рассчитаться с Мальволио.
Она выбежала в коридор.
— Эй! Малахий! Селена!
Послышались приближающиеся шаги.
— Теплой воды и бинтов, срочно. И пошлите за лекарем. Меня не волнует, с кем он спит, живо разыщите его и доставьте сюда.
Виола вернулась ко мне и разрезала ткань костюма вокруг раны.
— По-моему, кость не задета, — сказала она и обрезала оперение на конце стрелы. — Возможно, ты не умрешь. Возможно, даже удастся сохранить ногу. — Она странно посмотрела на меня и вдруг поцеловала. — Похоже, что тебе придется пожить у нас немного дольше.
— Так или иначе, — произнес я, теряя четкость мысли.
— Поднимайся, — велела она и подставила мне плечо.
Прибежавшая с водой и бинтами служанка едва не грохнулась в обморок при виде жуткого мертвеца на стене.
— Я хочу вытолкнуть из ноги стрелу, — сказала Виола и вручила мне свой носовой платок. — Сожми его зубами, когда я досчитаю до трех. Боль может быть мучительной.
— Она уже мучительная.
Я отвернулся и привалился к подоконнику.
— Раз!
И вдруг я начал молиться и молился с неведомой мне доселе истовостью, молился о прощении всех моих грехов, о том, чтобы я выжил и чтобы она могла стать моей. Молился о том, чтобы мне довелось увидеть восход солнца.
— Два!
И он начался: из ущелья, разделяющего восточные хребты, выплывало наше дневное чудо, Божественное светило вновь озарило наш мир спасительными лучами.
— Три!
Ночь закончилась, и тьма навалилась на меня.
Авторский комментарий по поводу данного перевода
Данный перевод сделан с документа пятнадцатого века, скопированного ранее с оригинального манускрипта (найденного, разумеется, среди документов гильдии шутов). Он составляет часть коллекции, сохранившейся до наших дней в библиотеке одного скромного аббатства в Западной Ирландии, точное местоположение которого я обязался сохранить в тайне в обмен на дальнейший доступ к их раритетам.
Сам оригинал, очевидно, был утрачен, поэтому подлинность копии крайне трудно проверить. Поверьте, более, чем кто-либо, я желал бы подтвердить ее, ибо предчувствую, что меня будут осаждать шекспироведы (и бэконоведы), говоря: «Но разве „Двенадцатая ночь“ не создана на основе нескольких источников? Разве не сам Шекспир (или Бэкон) собирал материалы для нее из ряда ранних сочинений, вроде пьесы „Обманутые“ неизвестного итальянского автора, „Паризмус“ Эмануэля Форда, рассказа „Аполлоний и Силла“ из сборника третьесортного английского сочинителя Барнеби Рича и так далее и тому подобное?»
На это я могу предложить, во-первых, одно умозрительное объяснение, а во-вторых, еще более умозрительный, но интригующий и обескураживающий ответ.
Первое: очевидно, гильдия традиционно скрывала свои деяния посредством пересказов и искажений определенных событий в балладах и прочих сочинениях. Вполне возможно, что подлинная исходная история в течение веков распалась на разные составляющие, которые, в свою очередь, и всплывали в новых рассказах и переделках, попавших в руки Шекспира.
Однако в самом аббатстве рассказывают более интересную историю. Не существует никакой записи о том, что Шекспир (или Бэкон), или некий Уильям из Стрэтфорда, или любой другой человек с таким именем когда-то заезжал в Ирландию и посетил это аббатство. Но проживавший там в шестнадцатом веке монах упоминает в одном из документов о том, что один школяр, некий «Wil (sic![32]) Kempe», был изгнан из аббатства якобы за то, что выкрал какие-то манускрипты из библиотеки. А позднее в Лондоне в компании Шекспира и Бербиджа[33] появляется некий фигляр по имени Уильям Кемп. Мистер Кемп особенно прославился, играя женщин и шутов.
Возможно, это был тот самый Кемп. А в одном из украденных манускриптов, возможно, рассказывалась подлинная история шута Теофила, события которой позже нашли свое отражение в «Двенадцатой ночи». Достоверных доказательств этому пока не найдено, а возможно, их так и не удастся найти. Но предложенное объяснение ничуть не хуже любого другого.
Оригинал был написан на тосканском диалекте, подобном языку Данте, но бытовавшем несколькими десятилетиями ранее. Слава богу, он был написан в прозе, так как моего знания итальянского едва хватило, чтобы перевести прозаическое повествование, и я едва ли осмелился бы попытаться переводить терцины Данте. Также мне хотелось бы выразить благодарность молодому ученому иезуиту, который помог мне в данном переводе. Его личность должна пока остаться тайной, но лет через пять я буду с нетерпением ждать его новой версии «Purgatorio»[34].
Выдержки из «Адских мучений» представляют собою вольный перевод одного из вариантов английской пьесы тринадцатого века, исполнявшейся на Страстной неделе. Мне хотелось бы также выразить признательность Нью-Йоркской публичной библиотеке и Королевской публичной библиотеке за их великолепные книжные собрания, а также нескольким ученым, описавшим историю средневекового дурачества.
Некоторые могут упрекнуть меня за то, что я не воздал должного уважения староанглийскому языку. Но мне хотелось приблизить перевод к нашей современности. Нечто подобное можно найти в прекрасных сочинениях Чосера, написанных в тринадцатом веке. Теофил привык к житейскому, разговорному стилю, и я попытался воссоздать его.
Исторический комментарий
Исторические доказательства существования гильдии шутов весьма скудны. Это то редкое тайное общество, которому действительно удалось остаться тайным. Американский историк Уилл Дюран в одной из глав своего исторического труда «Век веры» пишет о существовании «некого братства менестрелей и жонглеров, подобного тем, что, как нам известно, сложились в начале первого тысячелетия в Фекане в Нормандии; они обучали друг друга разным фокусам и трюкам, делились новыми историями или песнями труверов и трубадуров». Как ни досадно, но это единственное не имеющее дополнительных комментариев упоминание во всем труде Дюрана, и мне пока не удалось найти первоисточник его сведений.
Многочисленные исторические документы свидетельствуют о неприязненном отношении церкви к трубадурам. Многие из них погибли во время Альбигойских войн в конце тринадцатого века, в связи с подозрениями в сочувствии к этим так называемым еретикам. Праздник дураков оставался занозой в боку церкви еще несколько столетий до официального запрещения, но его традиции жили очень долго. Шуты продолжали как свои дурачества в высшем обществе, так и благотворительную деятельность. Так, некий Рахер, шут Генриха I, основал в Англии приют Святого Варфоломея.
Эта традиция не исчезла и в наши дни. Появились замечательные общества, стремящиеся возродить шутовские традиции благотворительности. Так, Общество дижонских пехотинцев было широко известно во Франции семнадцатого века шутовскими увеселениями и сборами средств на благотворительные цели. Наконец, достаточно вспомнить о множестве профессиональных комедийных актеров, оказывающих помощь бездомным, чтобы найти в них черты, сближающие их с древней и тайной гильдией шутов.