– А ты знаешь, куда летишь?
– Не думаю, что я лечу куда-то конкретно. Иногда мне кажется, что я гонюсь за чем-то, иногда – что просто нарезаю круги. Как бы то ни было, я всегда просыпаюсь в отличном настроении после этих снов.
– А последний?
– Плохой… сложнее всего описать. – Он откинулся на спинку кресла, уставился в потолок и машинально потер левое предплечье. Ей очень не понравился этот жест, но она постаралась не придавать этому значения и продолжала записывать. – Я никогда не знаю, где я или как туда попал, но это какое-то место, которое вроде как снаружи, но в то же время внутри. Не могу объяснить. Знаю, что должен сделать что-то ужасное, но не хочу. Иногда у меня в руках оружие, иногда – нет. Иногда мне кажется, что родители прямо за спиной, но когда я оборачиваюсь, они исчезают, и я не успеваю их разглядеть. Обычно сон заканчивается, когда в меня стреляют, или пронзают, или прожигают. Всегда в одно и то же место.
– Куда? – с придыханием спросила она, уже зная ответ.
– Сюда, – он закатал рукав и указал на свое левое предплечье.
Она не смогла сдержать резкого выдоха и стала строчить, как сумасшедшая.
– Думаешь, это что-то значит? – спросил он.
– Я… эээ… Интерпретация снов – не совсем моя специализация, – быстро ответила она.
– Следующий вопрос, пожалуйста. Будем считать, что это был пробный, Грейнджер.
– Ну. Начинать нужно с чего попроще, верно? – она прочистила горло. – Ты в последнее время не замечал чего-нибудь странного, тревожного, несоответствующего нормальному?
– Это что еще за вопрос такой? – снова возмутился он.
Она бросила на него суровый взгляд, быстро напомнивший условия их сделки.
– Верно, верно. Ты это спрашиваешь, потому что у меня была травма головы? Проверяешь, что я теперь как новенький?
– Здесь я задаю вопросы, – напомнила она.
– А, верно. Ну, нет, вроде нет. Я имею в виду, иногда то тут, то там бывают странности.
– Например?
– Например, на работе. Иногда я смотрю на что-нибудь типа копира и думаю, да что же это за хрень такая? Но потом, буквально долю секунды спустя, я вспоминаю, что это аппарат, который используют, чтобы получать копии книг или документов. И потом спрашиваю себя: «Да как я вообще мог такое забыть?». А иногда… – он остановился, раздумывая, стоит ли рассказывать продолжение о его «веселых похождениях».
– Что? – тихо спросила она ровным голосом.
– Ты будешь думать, что я слетел с катушек.
– Нет, вовсе не буду. Просто скажи мне.
– Иногда… – он еще сомневался, – я смотрю на журнал или газету и думаю: «Боже, фотографии сломались». Что это вообще может значить?
– А что, ты думаешь, это значит?
– А без понятия. Полагаю, этот бандюга хорошенько меня приложил.
– Да, – выдохнула она. Возникало такое чувство, что ее ручка сейчас начнет дымиться от быстрого письма.
– Следующий вопрос.
– Ты завел друзей?
– Нет.
– Ни одного?
– Нет. – Уже не просто ответ – шипение. Он сжал рукой подлокотник кресла, пытаясь не выходить из себя. – Следующий вопрос.
– Ну, ты хотя бы пытался говорить с ребятами на работе…
– Мисс Грейнджер, – прошипел он сквозь зубы, – я ответил на вопрос и не был при этом сволочью, – он впился ногтями в обивку кресла. – Так что, пожалуйста, задавай следующий. Гребаный. Вопрос.
– Справедливо. Вопрос номер четыре. – Она перевернула страничку в записной книжке. – Скажи мне три вещи, которые знаешь о себе.
– Серьезно? Мы что, опять в первом классе?
Она нахмурила брови. Он будто постоянно забывал об условиях их сделки и то и дело становился… собой.
– Ладно. Я подыграю. – Он на момент задумался. – Но сначала скажи мне вот что: что это значит – знать что-то о себе? Если бы я тебя то же самое спросил, что бы ты сказала? Конечно, ты можешь сказать: «Я знаю, что меня зовут Гермиона Грейнджер, что я социальный работник и что у меня маниакальная потребность записывать каждое слово, сказанное этим очаровательным блондином», – он заметил улыбку, скользнувшую по ее лицу, – но ты знаешь эти вещи или тебе их просто сказали?
– Что-то не понимаю. Я знаю, что меня зовут Гермиона Грейнджер.
– И откуда ты это знаешь? Разве тебе так не сказали твои родители, точно так же, как мне сказали, что мое имя – Дрейк Малфорд?
– Ну… полагаю.
– Иногда меня беспокоит, что я не знаю своего настоящего имени, но в конце концов, а имеет ли это такое большое значение? Это просто еще одна вещь, которую кто-то сказал мне. И я знаю, что я бухгалтер, но только потому, что каждый день хожу на работу, и меня принимают там за бухгалтера. Если бы я пошел на работу, и мне вдруг сказали, что я гребаный социальный работник, то так тому и быть. Да минет меня чаша сия.
– Хорошо, давай оставим в стороне дискуссии о природе бытия и выпады в адрес невинной профессии социального работника, – немного едко сказала она, но все же не стала в очередной раз напоминать про его бесконечный сволочизм, – и вместо этого, назови мне три вещи, которые ты выяснил о себе сам. О своем внутреннем я.
Он положил голову на подголовник кресла и опять уставился в потолок.
– Господи, Грейнджер. Дай мне секунду подумать.
Она ждала, массируя левой рукой затекшее от быстрого письма правое запястье.
– Ну ладно, – сглотнув, начал он. – Могу сказать вот что. Мне нравится, чтобы все было аккуратно. Чтобы кровать была заправлена, посуда вымыта и порядок на столе. Если ты откроешь мой шкаф, ни одной вещи не найдешь не на своем месте. Это первое, что я выяснил о себе. Считается?
– Да.
– Вторая вещь… хммм… Мне нравится готовить. Варить. Жарить. Печь. Есть в этом что-то до удивления приятное – смешивать определенные ингредиенты в определенной пропорции и получать что-то совершенно другое. Так что, может, я и вправду был шеф-поваром «в прошлой жизни». Или химиком. Кто знает?
– А третье? – Она не отрывала взгляда от записной книжки.
– Третье… Я… – Одинокий, больной ублюдок, который с трудом понимает, как живет на этом свете? Человек, который медленно теряет рассудок? Так много способов закончить предложение… – … люблю футбол.
– Не считается.
– Почему нет?
– Потому что ты не это собирался сказать.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю. Так что ты собирался сказать?
– Это будет стоить тебе последнего вопроса, – предупредил он и заметно напрягся.
Она постаралась прожечь его своим строгим взглядом. Не сработает. Не нужно ей копаться в нем так глубоко. Рассказывать ей про свои глупые сны и странные мысли о копировальной машине – это одно. Но говорить, каким одиноким, больным ублюдком он чувствовал себя в большинство дней, – совсем другое дело.
– Ладно. Тогда последний вопрос. Каким ты видишь себя через пять лет?
– О, а это просто, - он снова расслабился и открыто посмотрел на нее.
– Ну так рассказывай.
– Когда-нибудь, в момент времени между «сейчас» и «через пять лет», я выясню, кто сделал это со мной. А потом выслежу его и убью. После чего найду свою семью и начну с белого листа строить что-то, похожее на жизнь. Ты перестала записывать, Грейнджер.
– Я… – она захлопнула отвисшую челюсть, сглотнула, часто заморгала и наконец вернулась к своей записной книжке. – Полагаю, просто не ожидала такого быстрого ответа. И уж точно не ждала такого ответа.
– А что не так с ответом?
– Ну… Дрейк, а если ты не сможешь ничего этого сделать?
– Я в это не верю, – ни секунды не задумавшись, резко сказал он.
– Дрейк… – в голосе вместе с жалостью сквозил страх.
– Нет, я перефразирую… Я не могу в это поверить, Гермиона. Просто не могу. Это одна из двух вещей, которые позволяют мне вылезать из кровати каждое утро.
– А вторая?
– Ааа… – хитро протянул он. Лицо медленно расслабилось, а на губах растянулась улыбка. – Но ты уже задала свои пять вопросов.
С толикой сожаления она улыбнулась.
– Кажется, так оно и есть.
Он поднялся и прошел к двери. По обыкновению, ему нравилось, когда она оставалась немного дольше, но сегодняшняя встреча и так многого ему стоила. Было намного проще, когда он мог быть надменным ублюдком.