– Твое подсознание, наверное, смешивает все в…
– Нет. – Он выбрался из кровати и потянулся за своими боксерами.
– Куда ты?
– На пробежку, – он открыл шкаф и вытащил оттуда носки, нейлоновые шорты и футболку.
– Сейчас? Еще даже шести нет.
– А почему, блять, меня должно это беспокоить? – спросил он, завязывая шнурки на кроссовках.
– Не уходи. Останься. Я сейчас принесу стакан воды. Мы поговорим…
– Скоро вернусь.
Он особо и не помнил, как открыл дверь квартиры, сбежал по лестнице и вышел на улицу. И сразу понесся вперед, не обращая внимания на сопротивление в мышцах. Резкий холодный предрассветный воздух прорывался сквозь еще свежие воспоминания о сне, не желавшие покидать голову.
Он полностью сфокусировался на глухом звуке, с которым кроссовки стучали по асфальту, на паре, вырывавшемся изо рта при каждом выдохе. Бешеный ритм пробежки прочищал разум, медленно, но верно, пока единственным, что он осознавал, не стали боль в ногах и пылающий огонь в легких.
***
Вернувшись в квартиру, он остановился в гостиной, сгорбившись, уперевшись ладонями в бедра, пытаясь отдышаться. Она высунулась из кухни, и он сразу выпрямился. Она уже приняла душ и снова надела его одежду. Он лишь кивнул ей, голова слишком плохо соображала, чтобы выдавить хоть какое-то подобие приветствия.
– Привет, – сказала она, кидая ему банан.
Тот ударился о его плечо. Он усмехнулся, поднял его с пола и поблагодарил ее.
– Я бы и стакан воды тебе кинула, но боюсь, беспорядок будет еще тот.
Он полностью выпрямился и выровнял дыхание.
– Согласен.
– Тебя долго не было.
– Да, – он прошел мимо нее на кухню.
Присев на краешек стола, он заметил полупустую чашку чая и открытый конверт. И хотя это раздражало, он не мог не признать, что право у нее было. В конце концов, воскресенье уже наступило. Он достал из шкафа стакан и налил себе воды.
– Я позаимствовала твою одежду.
– Я заметил, – он налил себе второй стакан. – Трусики в стиралке?
– Нет. У меня были запасные.
Он приподнял бровь. Кончики ее ушей загорелись. Он прикончил второй стакан и принялся за банан.
– Я прочла твои записи.
– Я видел, – банан уже исчез в его рту. За ним последовала пригоршня миндаля из банки, которую она предусмотрительно поставила на стол.
Она переступила с ноги на ногу. Он сам ненавидел взгляд, которым глядел на нее – ненавидел то, как пытался отдалиться от нее после ночи, когда они стали так близки. И все равно не посмотрел иначе, потому что так было проще, потому что это было равносильно еще пятнадцати километрам бега.
– Я в душ.
– Хорошо.
Он взял сменную одежду с собой и снял футболку, только закрыв за собой дверь ванной. Ему не хотелось снова оказаться с ней в постели, снова почувствовать себя обнаженным, открытым. Не сейчас.
Когда он закончил с душем, то понял что все его проявление скромности не имело никакого значения, потому что выйдя, у двери он ее не обнаружил. Он расчесался и повесил полотенце. От запаха блинчиков его желудок громко заурчал.
Войдя на кухню, он налил себе еще стакан воды. Она положила по три блинчика на каждую тарелку и вручила ему вилку.
– Подумала, что на этот раз ты захочешь их горячими, – сказала она.
– Спасибо.
Он ждал, когда же она начнет предложение словами «Насчет прошлой ночи…» или «Дрейк, тот сон…» или «Я кое-что прочла в твоих записях…», но она и не думала. Просто ела свои блинчики, пила чай и бросала на него короткие взгляды, когда думала, что он не замечает.
Она смогла съесть только два, свалив третий на его тарелку. Он глянул на нее, чтобы убедиться, что она не передумает, но она только выдавила полуулыбку и отмахнулась вилкой, так что он жадно слопал и четвертый блинчик.
– Вкусно?
– Мммм.
– Отлично.
Она отнесла тарелки в раковину и помыла их. Он развалился на стуле и вздохнул. Желудок был полон после воды и завтрака, так что, казалось, сейчас взорвется.
– Полагается есть углеводы до пробежки, знаешь ли, – сказала она, вытирая тарелку.
– Ну, тогда тебе стоило подняться пораньше, – парировал он.
Она фыркнула.
– Ты только что фыркнула?
– Да.
– Очаровательно.
– Как скажешь.
Она поставила сухие тарелки обратно в шкаф. Ему следовало бы помочь ей, но он как к стулу прирос. Изнеможение от пробежки, душ, еда… все это смешалось в его организме, создав идеальное состояние для сонливости.
– Кажется, тебе нужно прилечь.
– Да я в порядке.
Она закатила глаза.
– Как знаешь.
Она взяла конверт со стола и ушла с ним в гостиную, наверное, чтобы положить его в сумку. Когда она вернулась, в ее руках были блокнот и его любимая ручка.
– Мне нужно, чтобы ты снова делал это на следующей неделе.
– Грейнджер… – он потер переносицу большим и указательным пальцами.
– Я серьезно.
Он с отвращением вздохнул.
– И используй эти блокнот и ручку, – она протянула их ему.
– Зачем?
– … Чтобы было похоже на то, что ты уже написал. Проще хранить все в одном формате.
– Ладно. Но не думай, что это войдет у меня в привычку. Только еще одну неделю.
– Договорились.
– Придешь в четверг.
– Да.
– А трусики запасные принесешь?
В ее глазах цвета мускатного ореха за секунду промелькнули возмущение, смущение, а потом и чуть холодная смешинка.
– А тебе все расскажи!
Он усмехнулся.
– Спасибо за завтрак.
– Пожалуйста, – она села напротив него. – На этой неделе я поговорю кое с кем, кто может помочь.
– Оу?
– Да. Я провела исчерпывающее исследование.
Он ничего не ответил. Нет смысла предаваться ложным надеждам, к которым она себя привязывала.
– Слушай, – сказала она, беря его руки в свои, – если я права насчет этой зацепки, может понадобиться… несколько иная терапия.
– Ты о чем? – его ладони безвольно лежали в ее.
– Я пока не уверена на сто процентов. Но до того, как я в это впутаюсь, у меня к тебе очень важный вопрос.
– Я не хочу другого социального работника, Грейнджер. Или ебаного врача.
– Я это и не предлагаю.
– Не это?
– Нет. Тебе не придется иметь дело ни с кем, кроме меня. Обещаю.
– Хорошо.
– Но вопрос все еще есть.
– Ну так давай.
Он понял, что она не спросит, пока он не посмотрит ей прямо в глаза. Когда он наконец подчинился, она до боли сжала его руки. Слезы были готовы вот-вот сорваться с ее ресниц, но взгляд был прямой, пронзительный.
– Ты мне доверяешь?
– Да. – Он ответил без колебаний. Сердце с силой стучало о ребра, но он не понимал, почему.
– Уверен?
– Я полностью тебе доверяю. – Несмотря на поглощенное количество воды, во рту было сухо, как в пустыне.
Она ослабила хватку. Цвет снова вернулся к побелевшим было костяшкам пальцев.
– Хорошо, – мягко сказала она, стерла слезы с глаз тыльной стороной ладони и встала. – Мне нужно идти.
Грусть волнами исходила от нее, будто заразив его, распространившись по груди, как дыхание холодного ветра. Он хотел попросить ее остаться, прижать к себе, отвести обратно в спальню, где они могли разделить тепло друг друга, и судорожный шепот, и сплетение тел… но не сделал ничего.
Она прошла в гостиную, подняла сумку и обернулась к нему.
– Я вернусь в четверг. Пожалуйста, позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. И не забудь про записи. Это очень важно.
– Хорошо.
– Эммм… спасибо за пьесу.
– Пожалуйста.
– Мне… мне очень понравилось смотреть ее с тобой, Дрейк. – Имя звучало неверно на ее губах, но он пропустил это мимо ушей.
– Мне тоже понравилось смотреть ее с тобой, Гермиона.
Она сделала к нему шаг и остановилась. Ее подбородок дрожал.
– И спасибо за ужин и чай… – она уже всхлипывала. Сделала еще один шаг к нему и обвила руками торс, прижавшись головой к груди, потерлась носом о его шею, словно отчаянно хотела запомнить его запах или ощущение прикосновения к его коже. Слезы стали просачиваться через его футболку. Часть его умирала от желания спросить, что не так, а большая часть не хотела знать ответ. Она крепко поцеловала его в шею, сцепив руки, что было сил, а потом отпустила. – Прости за это, – сказала она. – Я… – прочистила горло, – сама не знаю, что на меня нашло.