— Его опять раскритиковали на очередном тайном программёрском форуме, а он и рад! — доверительным шёпотом сообщила Виталику Наташа. — Не понимаю, чему он радуется. Его же ругают!
— Ну, всё-таки хоть какое-то человеческое общение, — ухмыльнулся Техник, — с живыми, опять-таки, людьми. Я бы посмотрел на тебя, если бы ты целыми днями сидела в четырёх стенах и пырилась в монитор.
— Эй-эй! — раздался из кухни голос Гумира. — Я всё слышу! Знаете стихотворение про маленького мальчика, которому мама в детстве выколола глазки, зато он нюхает и слышит хорошо? Так вот, и я такой же. А поскольку у меня сейчас насморк, то слышу я ещё лучше.
— Мы тоже слышим тебя, Каа! — отозвался Виталик, мельком взглянув на календарь. — Ну-ка, ну-ка, это ж какой у нас уже месяц на дворе? Апрель? А-балдеть! А на улице снегу по щиколотку. По колено даже. Нет, я не вру! Я сегодня как-то умудрился выронить из кармана куртки ключ от квартиры... Ну и вот, пришлось просеивать два ближайших сугроба. А дворники у нас хорошие, старательные, сугробы соорудили высокие. Но ключ я потом нашёл. В кармане штанов.
— Ты когда-нибудь без приключений на работу приходил? — улыбнулась Наташа.
— Приходил когда-нибудь, — гордо ответил Виталик, — и потом ещё когда-нибудь приду. Но речь не об этом. Что ж это у нас получается, а? Зимы ждала-ждала природа, весны ждала-ждала природа, где порядок, почему природа не соблюдает собственные дедлайны?
— Может, она зависла? — предположил Гумир, незаметно вырастая у него за спиной с кастрюлькой какого-то варева. Разуверившись в своих «кормильцах» (главным из которых был как раз Виталик), он упросил Константина Петровича выдавать ему немного денег наличными на питание и уже вторую неделю поражал воображение коллег блюдами, изготовленными в микроволновой печи буквально из ничего.
— А может быть, всё дело в том, что некоторые ответственные сотрудники безответственно забывают переворачивать календарь? — предположил Виталик.
— Так я же не одна здесь бываю! А календарь, между прочим, две недели был завешен вот этим, — возмутилась Наташа, указывая на очередной плакат, печально лежащий на столе.
— «Не понедельник начинается в субботу, а пятница продолжается в воскресенье», — прочитал Гумир. — Свежо! У трудоголика весеннее обострение?
— Я всё слышу! — предостерегающе произнёс Константин Петрович, элегантно выбираясь из-за кофейного автомата. — А поскольку я всё слышу, всё вижу, и насморка у меня тоже нет, то Гумиру ставится на вид то, что в рабочее время он расхаживает по приёмной с едой, которая, между прочим, пахнет едой и отвлекает остальных от рабочих мыслей, а посетителей может просто даже оскорбить. Виталику заносится с предупреждением его очередное опоздание по неуважительной причине, а Наташе... я тоже что-нибудь придумаю за то, что она сняла со стены плакат, для которого я и так с трудом нашёл место. Быстро все за работу! Через полчаса у нас летучка!
— А что вы... там делали? — запинаясь, спросила Наташа, указывая на кофейный автомат.
— Продумывал стратегию развития, разумеется, — величественно ответил Константин Петрович и, прихватив поверженный плакат, удалился из приёмной.
На самом деле он действительно размышлял о том, какие ещё существуют способы выжимания денег из вверенного ему проекта, но потом почему-то стал думать о Маше, как она там, в Париже, почему не звонила уже целую неделю, и сам не заметил, как заснул. А когда проснулся — решил понаблюдать за сотрудниками из укрытия, чтобы было чем стращать их, когда беднягам придётся, позабыв про все свои нужды и стремления, вкалывать ради того, чтобы претворить в жизнь очередную разработанную им стратегию.
Лёва заявился на работу сразу после Константина Петровича — то есть гораздо раньше обычного. Дело в том, что по понедельникам маленький яростный пиарщик испытывал смутную тревогу, ближе к вечеру перерождавшуюся в ядовитую злобу. А всё из-за того, что традиционная летучка у шефа разрывала его день пополам: только вроде бы пришёл, сел за стол, включил компьютер, развернул все документы и взялся за работу, как уже пора летать. После летучки возвращаешься с кучей новых идей и заданий, которые не терпят проволочек, телефон разрывается, почтовый ящик переполнен, какой-то важный человек дважды звонил на мобильный, не дозвонился и навсегда разобиделся. К тому же половина рабочего дня уже позади — и как, спрашивается, навёрстывать незавершенные утренние дела, особенно если московское начальство только что на голове не прыгает: чем это ты весь день занимался, почему ничего до сих пор не сделано? Какая ещё летучка? Что ты там забыл? Твоё начальство — здесь, в Москве, в следующий раз все вопросы сюда, пожалуйста. Нет вопросов? Тогда надо работать, чтобы они появились. Словом, ужас, кошмар и сплошная нервотрёпка. Но сегодня, покуда остальные сотрудники Тринадцатой редакции ещё только просыпались в своих мягких, тёплых постельках, Лёва успел расправиться со всеми делами, намеченными на утро. Удивительно легко работается, когда день ещё только-только начался и впереди масса времени. Затушив в пепельнице очередную сигарету (курение в рабочих кабинетах конечно же воспрещается строго, но если доказать Константину Петровичу, что оно повышает трудоспособность, то можно и покурить), Лёва обнаружил, что пачка почти опустела, а новую он то ли дома на столе оставил, то ли вообще забыл купить. С утра был такой неприятный снегопад — как будто не апрель на улице, а самый что ни на есть январь. Причём — поразительное дело — в середине марта уже почки на деревьях стали распускаться, лёд на Неве заскрипел и начал стремительно таять, и вдруг — бац, и снова морозы. Размышляя над климатическими метаморфозами, Лёва шустро натянул куртку и уличную обувь и бегом отправился к ближайшему ларьку.