Доводя до сведения граждан этот документ рейхскомиссара, бургомистр и управа разъясняют, что это вызвано лишь необходимостью безопасности. Злые кошки и собаки могут ни за что кинуться на незнакомого офицера или солдата рейха и тем самым вызвать нежелательный эксцесс. Укушенное или поцарапанное оккупационное лицо может подумать, что такие собачьи чувства злости питает к нему и хозяин животного, а меж тем они у него не собачьи, а людские.
Ни одной собаки и кошки без привязи! Ни одной беспризорной суки и кобеля!
Бургомистр города П. Заковырченко. Голова управы С. Глечек".
Тут же висело, пришпиленное скрепками, дополнение к указу "О порядке содержания кошек и собак". Оно гласило:
"В связи с запросами, которые поступили в бургомистрат и управу, разъясняем, что незлых кошек и собак можно содержать на дворе без привязи. Но в таких случаях требуется обязательно повесить на шею животного железную или деревянную бирку с надписью: "К германским властям лояльна".
Надпись следует делать на немецком и украинском языках большими буквами, чтоб оккупационное лицо могло не меньше чем за десять шагов прочитать, что на кошке или собаке написано.
Бургомистр города П. Заковырченко. Голова управы С. Глечек".
Справа от этого "дополнения" был размещен указ № 2 "О порядке поведения граждан в ночное время". Хмельковцам сообщалось, что приказом германского командования "категорически запрещено выходить в ночной час из домов, появляться и ночевать в лесу, ходить в гости, справлять праздники, собираться больше двух". В противном случае им гарантировался расстрел.
Уведомляя об этом граждан, бургомистрат и управа призывали горожан принять это распоряжение как отеческую заботу фюрера об их здоровье и безопасности и просили понять, что при таком "новом порядке" живет уже вся Европа.
Под сапогами у фюрера на рыжем, проступившем сквозь бумагу клее держалось "Дополнение к указу №1". Крупные, рисованные буквы с него кричали:
"Особой поверкой на улицах и площадях установлено, что отдельные граждане, выполняя параграф первый указа №1, повесили своего любимого батьку Гитлера очень слабо, а кое-где наспех, вследствие чего он при большом ветре упал на землю или повис вверх ногами.
Бургомистрат и местная управа категорически требуют отнестись до этого дела со всей серьезностью и повесить фюрера снова и как следует. В противном случае будем расценивать как злостный саботаж со всеми последствиями, которые из этого вытекают.
Бургомистр города П. Заковырченко. Голова управы С. Глечек".
Число частных и государственных бумаг на Доске-воротах росло с быстротой осенних грибов. Росла и толпа охотников новостей, желающих знать: какой же порядок принес им германский бог, нюхающий цветок?
5. ХМЕЛЬКИ СТАНОВЯТСЯ ИСТОРИЧЕСКИМ МЕСТОМ
Вдохновясь "новым порядком", новое хмельковское начальство продолжало трудиться на пользу фюрера с огромным пылом и жаром. Писались указы, создавалась полиция, налаживалась торговля портретами "нового батьки"... Однако самым значительным событием в Хмельках был митинг, собранный властями городка на бывшей Свиной площади, переименованной в площадь Гитлера.
Ровно в восемь утра на трибуну, украшенную ветками хвои и портретом Гитлера (флагов еще не было, и местные художники не знали, что на них рисовать), поднялись бургомистр Панас Заковырченко, голова городской управы Семен Глечек (оба в белых, расшитых национальным узором, косоворотках) и неизвестный господин лет тридцати с щеточкой гитлеровских усиков, в черном фраке, в сером цилиндре, сдвинутом на глаза.
Перед трибуной выстроился эскадрон всадников в кавалерийской форме на разномастных, явно нестроевых конях. Кони были лохматые, пузатые, никак не желающие стоять впритирку бок о бок.
На правом фланге пестрой кавалерии расположился оркестр из семи труб. Круглая площадь с большой лужей на середине, заросшая собачником, лопухами, заполненная жиденькой толпой горожан, молчаливо и настороженно ждала. К микрофону подошел бургомистр Панас Заковырченко. Помяв в кулаке свои обвислые белые усы и промокнув жинкиным платком вспотевшую от жарко брызнувшего солнца лысину, он несколько раз крякнул в кружку микрофона и, убедившись, что она рычит на всю площадь, заговорил:
- Дорогие граждане! Все вы прекрасно знаете песню про то, как кум до кумы судака тащил. Мы эту песню частенько на ветряке за бутылкой горилки пели. Вспомните про то, как ласково, как мило привечала кума своего кума, пришедшего к ней с судаком?
- Помним, Панас! Как же! - отозвалась площадь.
- И я тоже помню, - продолжал бургомистр, - помню потому, что и сам, грешный, не раз к куме заходил. Только не с судаком, а с жареным гусаком.
- А к кому ходил? К кому? - раздался голос.
- Это не так важно, - отмахнулся Заковырченко. - Важно другое: как кумушка куманька привечала. А привечала она его эге-е! Дай бог всем женам нашего брата так привечать.
Заковырченко с завистью крякнул, вытер кулаком усы, почесал за ухом, нахмурился.
- Ну, а теперь, граждане, давайте посмотрим, какое привечание у нас, хмельковцев, чем мы платим за принесенного нам судака-гусака? А батька фюрер вручил нам не какого-то там дохлого судака или тощего гусака, а "новый порядок"! Но-вый!! Это надо понять, уяснить мозгами.
За этот подарок последние портки можно снять с себя, последнюю курицу, пусть ей будет лихо, не жалко со двора. А мы... получили такий порядок и не чухаемся, не колупаем в носу. Но хватит! Бургомистрат и местная управа кладут этому конец. Нами принято важное решение! Итак, слушайте.
Толпа зевак, желая узнать, какое же такое "важное решение" приняло новое местное начальство, придвинулась поближе к трибуне. Микрофон, как пивную кружку, взял Семен Глечек. В левой руке у него затрепетал желтый лист бумаги.
- "Указ хмельковского бургомистрата и городской управы, - начал читать он, - о создании "Благотворительного единения (товарищества) искренней помощи сражающемуся Адольфу". Сего числа июня месяца тысяча девятьсот сорок первого года мы, бургомистр и голова хмельковской управы, преисполненные чувством благодарности фюреру за "новый порядок", постановили. Первое: