— Значит, вы предлагаете снимать сапоги с убитых?
— И не только сапоги, господин генерал. Можно снимать также мундиры, брюки, белье… разумеется, неподпорченные.
Генерал задумался, пожевал седые, обвислые усы, встал:
— Что ж… Это, пожалуй, разумно. Очень разумно.
— И не только разумно, господин генерал, но и выгодно.
Генерал остановился за спиной у Гуляйбабки. Подметки лакированных сапог под его тяжестью сухо скрипнули.
— Выгодно?
— Чистейший доход, господин генерал. Миллионы. Многие миллионы марок сами просятся в карман.
Генерал не отошел. Сапоги его не скрипели. Пальцы застучали по коже.
— Любопытно. Весьма любопытно, наш друг. Вы, как вижу, ко всему прочему, и коммерсант, экономист.
— Так, пустяки, господин генерал. Коллекционирую ослов и немного свиней.
Генерал сел в кресло, но не за стол, а в то, которое стояло перед креслом Гуляйбабки. Он заметно повеселел.
— Ну а как вы мыслите извлекать эти миллионы? "Эх, генерал! — подумал Гуляйбабка. — Если б ты знал, о каких миллионах, о какой прибыли я пекусь, волком бы ты взвыл, тошно б тебе стало от моей помощи. Своя прибыль у меня в голове, наиглавнейшая прибыль!" И, подумав так, Гуляйбабка принялся объяснять интенданту армии, как можно извлекать из сапог убитых легкие миллионы.
Фон Шпиц вначале было возмутился, стал кричать, что подобного жульничества он, честный старый интендант, не позволит, но Гуляйбабка стоял навытяжку перед генералом спокойно и невозмутимо. Он видел, чувствовал сердцем, что старый мошенник чертовски рад поживиться на сапожной проблеме, а его крик, возмущение — это просто ширма, желание показать себя интендантом, который не украдет у солдата и одной сигареты.
Так оно и вышло. Пошумев, поразмахивав руками, фон Шпиц опять уселся за стол и уже спокойно заговорил:
— В вашей идее раздевания солдат полезное зерно, бесспорно, есть, но встает вопрос: как все это объяснить войскам?
— Не беспокойтесь, господин генерал. Я об этом уже подумал. Позвольте вам прочесть проект вашего приказа.
— Читайте! — сказал генерал. — Прошу!
Гуляйбабка достал из портфеля листок и начал торжественно, по-военному:
— "В великих сражениях на полях России храбрые солдаты рейха прославляют не только фюрера, Великую Германию, но и все то, что находится с ними, носится ими. Будущие продолжатели завоеваний жизненного пространства не простят нам, если мы будем закапывать в могиле такие боевые реликвии, как сапоги, мундиры и даже белье…"
— Великолепно! Отличнейшая преамбула. Нашим штабникам век бы этого не придумать. Продолжайте, господин Гуляйбабка.
— "Учитывая все это, — продолжал чтение гость генерала, — приказываю:
Первое. Впредь при захоронении солдат и унтер-офицеров оставлять в память о павших за фюрера такие их личные вещи, как сапоги, мундиры, котелки, ремни, каски, бляхи…
Второе. Нижнее белье снимать только с особо отличившихся лиц, память о которых представляет для Германии особую важность.
Третье. Снятые вещи подлежат немедленной сдаче на интендантские склады с указанием владельца, его заслуг и пригодности сдаваемой вещи.
Четвертое. Во избежание мошеннической отправки на склады подпорченных вещей, категорически запрещается снимать с убитых брюки и белье после неудачных атак и случаев беспорядочного отхода…"
Телефонный звонок прервал чтение проекта приказа. Генерал взял трубку, испуганно вскочил, побледнел. Похолодевшие глаза его уставились на Гуляйбабку.
— Что вы говорите? Не может быть? Какой кошмар! А-я-яй! Да, да. Я задержу его. Немедля. Вы сами? Хайль Гитлер! Хорошо! Жду!
У Гуляйбабки захолонуло сердце. Он понял, что речь шла о нем, о его аресте. Что же случилось? Где допущен просчет? Нет, этого не могло быть. Все действия продуманы, четки, уверенны. Спокойствие, Гуляйбабка. Только спокойствие и быстрая находчивость.
Как ни в чем не бывало Гуляйбабка улыбнулся и попросил разрешения читать дальше проект приказа.
— Да, да, читайте, — шагая разъяренным тигром по кабинету, буркнул фон Шпиц. Ему было уже не до приказа. Он думал теперь о себе.
— "Вводя в действие данный приказ, — рокотал меж тем Гуляйбабка, — разъяснить всем солдатам и унтер-офицерам армии, что снятие с убитых сапог, мундиров, белья, касок и других боевых реликвий является актом великой заботы фюрера о завоевателях жизненного пространства. Пусть тот, кто совершает блицкриг сегодня и кто собирается пойти завтра, знает, как дорого ценят рейх и фюрер каждого из доблестных…"