Выбрать главу

Разморенные ночной дорогой и полуденной жарой гости, пообедав и наскоро накормив коней, улеглись на прохладных глинобитных полах спать. Пан же Песик, не теряя времени, уехал на подводе кончать дело с навозной кучей.

…Когда пан Песик вернулся через два часа в весьма отличном настроении (на бричке он привез кадку найденного под навозом сала), обоз гостей уже вытянулся на дорогу и что-то выжидал.

— Господин Песик, на вас поступила жалоба, — сказал Гуляйбабка, как только бричка старосты остановилась возле кареты, а сам староста поспешил вытянуться возле нее.

Гуляйбабка вытащил записку из нагрудного карманчика, где белел носовой платок.

— Неизвестным лицом подброшена в комнату, где я отдыхал. Долг службы требует прочесть ее вам. Соизвольте послушать. "Господа высокие начальники! Наш староста пан Песик из кожи вон лезет, чтоб выслужиться перед вами и показать, что он вовсю старается ради фюрера, но это все обман, мишура. Пан Песик охотится только за крохами, отбирая последнее у сирот и детей…"

— Ложь! Клевета!! — воскликнул побледневший Песик. — Я ничего не минул. Я обобрал все дворы.

— Пан Песик! А-я-я-яй, — покачал головой Гуляйбабка. — В таком чине и так невоздержанно ведете себя. Дайте же дочитать.

— Молчу. Умолк. Звиняюсь, — поклонился Песик.

— "…Песик охотится только за крохами, отбирая последнее у сирот и детей, — повторил строчку Гуляйбабка, — а большие клады добра он не видит. Не мешало бы, в частности, у Песика спросить: почему он до сих пор не извлек из ямы с навозной жижей (что у колхозного двора) запаянный железный сундук, в котором спрятано сто тысяч колхозных денег? Ему же хорошо известно, что сундук там, на трехметровой глубине. Однако ж пан Песик и не чешется. Для кого же, спрашивается, он приберегает эти деньги? Нам думается, что не для Великой Германии".

Гуляйбабка сунул записку стоявшему с раскрытой папкой наготове заведующему протокольным отделом Чистоквасенко:

— Приобщить к делу для доклада гебитскомиссару, — и, не удостоив даже взглядом растерянно моргающего Песика, зашагал вдоль колонны.

Пана Песика ошеломила зачитанная Гуляйбабкой жалоба. В навозной жиже лежат такие деньги, а он не знал, раскапывая пустячные ямы с тряпьем и салом. Ах как же он опростоволосился! И что теперь будет, что будет, если этот чиновник с Железным крестом в самом деле доложит гебитскомиссару? Нет, нет. Скорее же объяснить, оправдаться. Песик догнал начальство и залепетал:

— Неточная информация. Совсем неточная, господин начальник. Я не знал. Клянусь богом, не знал, что там спрятаны деньги. Я бы давно, сам лично. Только вот в чем туда залезть? Нет водолазного костюма.

Гуляйбабка остановился.

— Отговорка, пан Песик. Чепуха на постном масле. Вы давно бы могли достать противогаз и спуститься в нем. Но вы действительно "не чешетесь".

— Чешусь, пан начальник. Буду чесаться, вот свят крест, — он осенил себя крестом. — Разыщу противогаз. Разобьюсь, а достану.

— Разбиваться не надо. Поберегите себя для фюрера. Мы поможем вам. Ступайте к моим интендантам и скажите, что я велел выдать вам новый противогаз. В нем вы опуститесь хоть к дьяволу в котел. Учтите, что господин гебитскомиссар был более высокого мнения о вас, и если вы не достанете эти сто тысяч…

— Вытащу! Расшибусь! — гаркнул Песик, и в рачье-красных от недосыпания глазах его блеснула страшная решимость.

Гуляйбабка вскинул руку к цилиндру:

— Валяйте! Тащите. Да чтоб все сдали германским властям до копейки.

Мимо кареты, застегивая на ходу черную, с широкими рукавами мантию, прошел где-то подзапоздавший священник. Гуляйбабка окликнул его:

— Ваше священство! На минуточку.

— Чему буду богоугоден? — подойдя к карете, поклонился поп.

— Благословите пана Песика на трудное предприятие.

— Простите, не расслышал. Благословить или причастить?

— Можно и то и другое.

Отец Ахтыро-Волынский снял крест, помахал им перед носом старосты.

— Да благословит и помянет господь бог наш раба своего пана Песика, тьфу! Чуть в грех не вошел. Как звать-то?

— Идрагил Панфутич.

— Начнем сначала. И да благословит и помянет господь бог наш раба своего Инра… индра… тьфу! И придумают же имя такое. Начнем сначала. И да благословит и помянет раба твоего Авдрагуила и да будет царствие ему… Аминь!

Обоз Гуляйбабки взял курс в Горчаковцы — к старосте Стефану Гниде, заслужившему благодарность гебитскомиссара.