— Молодец, Щечкин! От лица службы объявляю вам благодарность!
Болото всколыхнулось. Рабочие строительного батальона с криком: "Ура! Качать старшину!" — кинулись на тропку к карете, враз подхватили Бабкина и пошли качать его, подбрасывать на руках, и столько тут было гвалту, радости, что даже проснулись журавли и тоже подняли невообразимый крик.
К растроганным до слез рабочим быстрой походкой подошел с наганом наголо незнакомый Гуляйбабке молоденький младший лейтенант. Глаза его зло блеснули:
— Вы что? Кого качать? Изменника! Предателя! Обыскать! Арестовать! Расступись!
Рабочие расступились. Недоумение, досада, испуг застыли на их возбужденных от радости лицах. Младший лейтенант шагнул к Гуляйбабке, ловко шмыгнул сверху вниз по его карманам и показал на одной ладони «Вальтер», на другой — Железный крест.
— Видали? Видали, что за птица? А? Толпа только и могла сказать:
— А-а!
В круг протиснулся рабочий в тельняшке и бескозырке, сползшей на правое ухо, обвешанный по традиции пулеметными лентами.
— А вот сю полундру видали? — развернул он флаг с портретом Гитлера и эмблемой БЕИПСА. — С кареты снял его благородия, так называемого личного представителя президента.
Тут уж и вздох не вырвался. Рабочие угрюмо, виновато, подавленно смотрели себе под ноги, не смея казать глаз командиру. А молодой лейтенант меж тем вырвал из рук матроса палку с прикрепленным к ней куском черного драпа и, потрясая ею, закричал:
— А вы качать, лобызаться! Дружка нашли. Старшину. Отца родного. Полесский волк ему родич!
Спокойно улыбаясь, Гуляйбабка отыскал глазами чернобрового парня в брезентовой куртке — сапера рабочего батальона, кивнул ему:
— Щечкин! Скажите товарищу младшему лейтенанту, что гласит статья семьдесят четвертая дисциплинарного устава.
— Статья семьдесят четвертая дисциплинарного устава гласит, — вытянулся по команде «смирно» Щечкин, еще не разобравшийся, кто прав, кто виноват и оставшийся в безупречном повиновении старшине: — "При наложении дисциплинарного взыскания или напоминании обязанностей подчиненному начальник не должен допускать поспешности в определении вида и меры взыскания, унижать личное достоинство подчиненного и допускать грубость".
— Рядовой Щечкин! — крикнул младший лейтенант. — За ответ без разрешения объявляю вам три внеочередных наряда!
— Есть три внеочередных! — козырнул Щечкин, растерянно моргая.
— А вам… А вас… — угрожая пистолетом, закричал на Гуляйбабку младший лейтенант, — я расстреляю! Сам лично. Вот этой рукой.
— С вашего разрешения, товарищ младший лейтенант, — отвечал невозмутимо Гуляйбабка, — смею вам напомнить статью седьмую того же устава, где, между прочим, сказано: "Применение оружия является крайней мерой и допускается, если все другие меры, принятые начальником, оказались безуспешными".
— Взять! К сосне предателя! Я покажу те крайнюю меру, устав дисциплинарной службы.
В карете кто-то громыхнул кусками жести и громко, на весь лес, запел:
Младший лейтенант бросился к карете, ухватился за ручку дверцы, чтобы рвануть ее, но Гуляйбабка, опередив его, крикнул:
— Стой! Взорветесь! В карете генерал особой повстанческой армии всея Украины. Он в целях безопасности заминирован. Рывок двери, и его превосходительство вместе с секретными документами взлетит на воздух.
Младший лейтенант растерянно потоптался возле дверцы, став на ось колеса, заглянул в карету, окликнул:
— Эй, вы! Кто там? Откройте.
— Подите прочь. Прочь, сударь! Не мешайте отдыхать, танцевать кадрили. Эх, сто дивизий вправо, сто дивизий влево, а потом и прямо, прямо в Могилеве. Эх, Пронюшка, Проскуня, милая Проске… — и через некоторое время из кареты донесся размеренный храп, напоминавший урчание кота, у которого собрались отнять кусок сала.
Храп вызвал среди рабочих, окруживших карету, хохот, недоумение, колкие насмешки. Никто не понимал, с чего бы это генерал бормочет про сто дивизий, кадрили, какую-то Проскеву. Только один Гуляйбабка сердцем чувствовал в эти минуты, куда увел сон самого мирного на земле генерала. И потому он очень любезно попросил младшего лейтенанта:
— Не будите его. Ради всего святого. Пусть отдохнет. Он так устал, командуя войсками! А тут еще кружка шнапса…
— Хорошо! — сказал младший лейтенант. — Проявим гуманность. Но только чур, чтоб лично сняли все мины с кареты, не то смотри у меня! Держись! Спуску не будет. Ни вам, ни вашему разнеженному генералу. Вы поняли меня, кавалер железных побрякушек?