Я мог понять, почему девочки за ними бегали, но я жалел их, потому что они никогда не смогут стать мальчишкой, как я, и остаться собой в одно и то же время. Я никогда не хотел быть девочкой. Естественно, как все подростки, мы экспериментировали со своей игрушкой, когда узнали, что в ней содержится много более, чем кажется на первый взгляд. И снова я осознавал себя другим, потому что «ощущал» это по-другому. Но даже невзирая на это, я был шокирован, когда узнал, что для другого мальчика этот опыт ничего не значил… потому что для меня он был духовным, как в церкви.
Это заботило меня, потому что мои дорогие монахини и церковь учили тому, что все это очень плохо, и взамен предлагали мессы, молитвы, конфеты, работу, все, что угодно, только бы сделать меня таким, как все. Не потому, что я этого хотел, но так много людей говорили мне, что я не прав… Не входя в детали, учтите, потому что я ЗНАЛ, что не посмею сказать им, что я действительно чувствовал. Я всегда выступал в роли слушателя, чтобы лучше понять их, и я знал…
В тринадцать лет я ушел в монастырь, чтобы стать монахом и порадовать тем самым маму, но я знал, что это был неверный шаг, и ушел оттуда через полтора года. Я должен был заботиться о себе сам, потому что моя семья сообщила, что не сможет мне помогать. Началась Депрессия. Это значило, что я могу исходить в школу, если не хочу, потому что должен работать, и, конечно же, будучи нормальным, здоровым мальчишкой, я не хотел ходить в школу. (Тем более, что я там никогда особенно не блистал.) И я отправился в большой город искать счастья. Какое-то время я собирался стать моряком и плавать по морям, я даже спрятался однажды в танкере, но, прислушавшись к здравому смыслу (или страху), выбрался оттуда до отплытия. Потом я собирался отправиться в Аризону, чтобы драться с индейцами и негодяями.
Я любил лошадей и умел с ними обращаться, поэтому вполне годился на эту роль, но мысль о том, что мне придется преследовать людей, которые могут мне понравиться, заставила меня отказаться от этого плана. Будучи искателем приключений, я постоянно перемещался в поисках задушевного друга и новых открытий.
К тому времени, когда мне исполнилось шестнадцать, я уже знал три очень важные вещи. Первое: все – мужчины, женщины, дети – любили меня и тянулись ко мне. Кроме того, все мне доверяли и были со мной откровенными. Я был слушателем и утешителем почти для всех, с кем когда-либо сталкивался. Это открыло мне доступ почти во все сферы жизни. Среди моих друзей были (а некоторые остаются и сейчас) богатые и бедные, бандиты и священники. Второе: я узнал, что я гомосексуалист. Я пытался принудить себя к гетеросексуальной жизни (сексуально), но она всегда казалась мне нечистой, тогда как с себе подобными это было так духовно и хорошо, как только можно себе представить.
Третье: я понял, как мне повезло и какие серьезные обязательства были у меня перед другими, потому что я был сильным, уверенным, нормальным, раскованным и во мне нуждались. Но тут возникала серьезная проблема. Это накладывало на меня обязательства, к которым я не был готов, обязательства перед человеческими чувствами. Я узнал, что, как любой другой, могу больно ранить людей, если не буду очень осторожен. Я также обнаружил, что очень много мальчишек моего возраста изо всех сил боролись против своей гомосексуальности, старались так, что совсем запутывались. Некоторые шли на преступления, чтобы доказать, что они мужчины, некоторые сдавались и вели себя, как девчонки, другие погружались в какие-то мрачные внутренние глубины.
Я знал, что каким-то образом могу им помочь. Единственным известным мне способом было заводить как можно больше друзей и позволить им просить меня о помощи. Имея склонность к трущобам, я много времени проводил в игорных домах и в местах постоянных встреч. Но мне нужна была также стабильность богатых, и я часто ходил в «высший город». На жизнь я зарабатывал фотографией и разными искусствами, хотя не брезговал любой работой, и мне она всегда нравилась, особенно если я брался за нее впервые. Началась война, и я записался во флот. После увольнения работал в молодежных лагерях и исправительных колониях, но это никогда не приносило тех результатов, как при случайной встрече с кем-то, кому я был действительно нужен… Я хочу заметить, что в моей жизни было больше гетеросексуалов, чем гомосексуалистов, но я никогда не открывался им. Не потому, что стеснялся, просто многие потеряли бы ко мне доверие и не смогли бы понять.
В начале пятидесятых мне исполнилось 30, и я стал задумываться о том, чтобы сделать что-то для себя… то есть пойти учиться, и так как у меня не было высшего образования, я решил отправиться в Европу, где я смог бы обучиться тому, чему хотел, не поступая в университет, где принуждают учить всякие предметы, не имеющие никакого отношения к избранной специальности. Я сэкономил 400 долларов и отправился в Европу. Там я провел десять лет и обнаружил, что многие люди хотели бы со мной дружить, хотя я не очень силен в языках. Вернувшись на родину в начале 60-х, я поселился в самом центре района, пользовавшегося дурной славой. Думаю, именно здесь я очень многому и очень быстро научился… Потому что за несколько лет из места, куда ищущая молодежь приходила, чтобы познать истину, оно превратилось в место, куда они приходили, чтобы спрятаться от жизни… Но в первые годы я узнал очень многое, и благодаря своему возрасту и опыту мог во многом помочь другим. У меня была большая квартира, и я сделал ее домом для тех, кто не имел своего. Поэтому я встречал самых разных людей за эти три года. Сейчас мне пятьдесят, и я работаю в среде совершенно иных людей, но мне кажется – в конечном счете результаты всегда одни и те же.
Джастин.
ГЛАВА 4
Автор сидел у себя в офисе и удовлетворенно улыбался. Это был не «офис» в полном смысле этого слова, а просто очень неудобная металлическая кровать без пружин. Одна из тех, которые поднимались или опускались при нажатии кнопки, но когда кровать находилась в самой высокой точке, где-нибудь обязательно отключали электричество. Однако это был единственный офис, которым располагал автор. Итак, он сидел у себя в офисе – каким – бы он ни был – и улыбался от удовольствия.
По канадскому радио сообщили, что м-р Харольд Вилсон, бывший премьер-министр Англии, «высказал свое мнение» о прессе. Его замечание сводилось к следующему: если пресса имела доступ к информации, она ее искажала, если не имела – выдумывала.
СОВЕРШЕННО ВЕРНО!
Именно так автор говорил годами – глас вопиющего в пустыне. Пресса, по мнению автора, была отвратительной! Он никогда не понимал, почему они считают себя чем-то «особенным». Несколько лет назад сплетников макали в сельский пруд. Сегодня, если кто-то питает склонность к помойке, он идет в прессу и становится репортером. Автор, у которого был печальный опыт, связанный с прессой, твердо верил в то, что эта банда была сейчас самой злой силой в мире, несущей ответственность за войны и забастовки. Однако правдивые высказывания о прессе не пользуются успехом у издателей, поэтому при отсутствии сопротивления ростки зла процветают.
Автор сидел у себя в офисе – на вышеупомянутой кровати – и созерцал окружающую обстановку. Грязный ночной столик, прошедший через сотни рук с тех пор, как его купили в местной больнице, старая разбитая японская печатная машинка и еще более разбитый старый автор, распадающийся по швам.