— Пойдем, Семен, — сказал Семенов. — Выспаться надо, завтра нам воевать еще…
— Спасибо, — всхлипнул Бардин. — Спасибо, товарищ старший лейтенант, что имя мое помните.
— А как же, мы ж с тобой почти тезки, — попытался пошутить Семенов.
— Да, тезки… Мамке моей отпишите, мол, служил, воевал достойно. Ей это надо, она в деревне всем письмо покажет, ей тогда сельсовет поможет. Дрова, картошка, комбикорм… Что плакал — не пишите…
— Да ладно тебе, сам напишешь…
— Нет, командир, не напишу. Убьют меня, завтра убьют. Я знаю. Вы жить будете долго, а меня убьют.
Больше Бардин ничего не сказал. Встал, утерся рукавом и пошел в школу спать.
И на самом деле рядовой Семен Васильевич Бардин следующим утром геройски погиб. Правда, ничего героического в его гибели не было: он тащил на чердак патроны к пулемету, когда «духи» ввалили по крыше из базуки.
Бардина придавило лестничным перекрытием, и последнее, что Семенов помнит, — его широко открытые голубые глаза. Нереально голубые…
Семенов проснулся от писка будильника. Отечественное изобретение — конверсионная техника: пищит тихо, но ужасно противно. До блевотины противно, как комар над ухом. Хрен проспишь! Да еще сон этот… Семенов вообще-то мало видел снов, но если ему что-то и снилось в последнее время, так именно эти голубые глаза Бардина. И еще Гурам. Да, наверное, именно из-за Гурама Семенов так кричал во сне. Гурама он не забудет никогда…
Можно сказать, что им — разведвзводу ОМОНа — еще повезло. Вместе с отрядом местной милиции по наводке они проводили зачистку в крохотном горном селе. Таких сел Семенов в жизни еще не видел, деревушка — как на картинке: на фоне величественных гор в тумане, домики беленькие, маленькие, речушка прозрачная журчит.
«Духами» там и не пахло, местные охотно сдали с десяток ржавых винтовок 43-го года выпуска, долго благодарили за коробку подаренных охотничьих патронов, староста — забавный такой старичок в шароварах — показал место, где торчала стабилизатором в небо здоровенная авиабомба, неизвестно откуда сюда свалившаяся. На винтовки составили акт и подорвали их вместе с бомбой.
По идее, на базу можно было выехать еще днем, но Лоридзе, мать его, расчувствовался, село свое, горы свои вспомнил. Вечерком БТРом выволокли из речушки застрявший неделю назад «Беларусь», выпили с местными молодого вина под барашка, песен попели.
Возвращались в хорошем настроении. С ментами тамошними, прощаясь, чуть ли не обнимались — классные парни! Спустились в долину и уже предвкушали хороший отдых на базе, когда услышали выстрелы. На окраине поселка с чудным названием «Винсовхоз №3» стреляли.
Очередями стреляли… Там, во дворе небольшого дома, гуляли свадьбу. Человек сорок лихих джигитов пуляли в ночное небо, как в копеечку, из «калашей» и «М-16». За жениха и невесту.
Да, это на диване лежа легко рассуждать о чьем-то воинском долге, о том, что вы налоги на армию, милицию платите. Вас бы тогда на наше место, вас бы на броню. И в глаза бы старлею нашему вам тогда бы заглянуть. Ведь не было приказа по «Винсовхозу №3». Зачистку мы сделали? Сделали! Значит, можно идти на базу. Тихо, спокойно идти. Но Лоридзе поступил, как и должен был поступить старлей ОМОНа на боевом задании.
Двор потихоньку окружили. На переговоры послали Эдиева. У него дед из черкесов, так что язык и горские обычаи он знал хорошо.
— Эдик, братан, — наставлял Лоридзе, — ты — гость, тебя не тронут. Объясни, мы не хотим портить им праздник. Пусть гуляют сколько хотят, но пусть сдадут автоматическое оружие. Понимаешь? Только автоматическое, ну и базуки, конечно. Потихоньку сдадут, мы акт составим и сразу же уедем. Пусть ружья себе оставят и палят сколько вздумается…
Семенов хорошо помнит, как Эдиев вошел во двор, поклонился старикам, с их разрешения поздравил молодых, выпил вина. Как его усадили за стол напротив стариков, как он начал говорить…
Кто именно ударил Эдиева в спину, Семенов не заметил, лишь увидел, как тот медленно заваливается лицом в стол и какой-то лихой джигит, потрясая саблей, пытается отделить голову сержанта от тела. Семенов точно помнит, что команды «Огонь» не было, но через секунду весь двор дома осветился вспышками: оттуда палили напропалую, во все стороны.
Конечно, это была ошибка. Если бы джигиты пошли на прорыв, шанс у них оставался, а так фактически они оказались в ловушке. Несмотря на темноту, каждая цель была как на ладони. Особенно постарался Пилющенко: озверело улыбаясь, он с крыши соседнего сарая поливал с «гаврилы» (так Пила окрестил свой пулеметище) «хорошо простреливаемую площадь», и уже через пять минут двор, где гуляла свадьба, стал похож на филиал морга.
Когда стих последний выстрел, все услышали, как Лоридзе, зажмурив глаза, сжав кулаки, дико орет: «Отставить, отставить, отставить!» И так много раз, и так до бесконечности. Его так и загрузили в машину орущего.