Равномерное покачивание на старом осле, чей шаг становился все медленнее с каждым часом передвижения по жаре, погрузило его в тревожную дремоту. Потом сквозь дрему до него донесся женский крик. Миха отогнал образ Лены, который снова мучил его, и заставил себя проснуться.
Его старый осел остановился, чтобы попастись, в том самом месте, куда, по преданию, тысячу лет назад Давид убежал от мятежного Авессалома. Это место находилось южней Галилеи в часе-другом езды по течению реки Иордан. Путешествие Михи завершилось быстрее, чем ожидалось, и он радовался тому, что сможет отдохнуть там, где так любил отдыхать, будучи еще мальчиком. Именно сюда в конце дня приходили отдохнуть и крестьянки. Их нежные голоса, звучавшие вдалеке, часто убаюкивали его, и он засыпал в высокой траве.
Сегодня более сотни человек собралось на берегу реки, некоторые жались друг к другу, некоторые держались особняком. Все они наблюдали за человеком, который превосходил ростом многих. Загорелый, широкоплечий, он был облачен только в белый синдон, обернутый вокруг бедер. С его темных золотисто-красноватых от солнца волос и бороды стекала вода. Погруженный по пояс в реку, он приобнимал молодую женщину и вел ее к берегу, в то время как та издавала восторженные, радостные крики.
При их приближении старая женщина, сидевшая среди своих ровесниц, поднялась и подошла к небольшой группке ожидающих у кромки воды. Хотя, казалось, те сгрудились перед ней, человек в синдоне сделал ей знак подойти к нему. Старая женщина ухватилась за его руку и позволила отвести себя на середину потока.
Двое мужчин присоединились к ним и держали женщину под руки, пока высокий мужчина поливал водой ее голову. Когда все закончилось, она молча направилась к берегу. Казалось, все в ней переменилось, теперь эта женщина держалась прямо, и поступь ее была твердой, словно вода не только омыла ей душу, но и смыла груз прожитых лет.
Миха слез с осла и подошел к ней сзади. Она обернулась к нему. Так, словно знала, что он там стоит, улыбнулась ему и обняла его. Затем, не произнеся ни слова, она двинулась дальше, пожимая протянутые к ней руки.
Михой овладела сладостная печаль. Ему захотелось догнать эту женщину и вернуть только что прожитое мгновение. Наполненный острой щекочущей грустью и песней, почти неприметной для слуха, он ощущал то, что ощущала она, знал то, что знала она, и то, что он сам знал когда-то, пока смертельная боль и борьба не ослабили это знание.
С губ Михи сорвалась молитва. Он молил Господа избавить его от горечи и от злобы. Больше ни о чем не просил он Господа, лишь о даровании последнего шанса послужить Ему словом и делом, неся людям радостную надежду, как это делал стоящий в реке человек.
Затем, словно сам он тоже прошел через омовение, Миха двинулся сквозь толпу. Он превратился в человека, не сломленного тяжелой жизнью.
Следуя его увещеваниям, те, что дожидались крещения, позволили встать перед собой самым хворым и слабым. Он же заверял, что все пройдут крещение соответственно своим нуждам. Голос Михи, тихий и убедительный, внушал доверие. Все те, кто тревожился или же ссорился, теперь терпеливо ожидали. Когда крещение было закончено, Миха отвернулся от реки и отправился к своему ослику.
— Иаков, — обратился креститель к своему другу на берегу, — Ступай, попроси этого человека подождать, мне хотелось бы поговорить с ним.
— Но сегодня мы собирались… — заспорил Иаков.
— Быстрей, Иаков! — приказал мужчина. — Быстрей! А то он уедет.
Иаков не двинулся с места.
Второй мужчина, тот, что вызывал людей с берега, приблизился к крестителю и голосом, который был слышен Михе, объяснил причины нежелания Иакова подчиниться велению.
— Мы не знаем, насколько это хорошая мысль, Иешуа, говорить с ним. Нам с Иаковом она не по душе. Он вполне может оказаться шпионом римлян. Или кем-то из храма. Помимо этого, за короткое время его пребывания здесь он практически захватил власть. Казалось, люди больше слушались его, а не Иакова или же меня.
Креститель проигнорировал объяснения и снова обратился к мужчине на берегу:
— Иаков, останови его. Попроси его присоединиться к моей вечерней трапезе. Делай, как я говорю!
Ворча, Иаков уступил, но пошел так медленно, словно не собирался никого нагонять.
Миха тоже шел медленно, желая получить приглашение и принять его.
По дороге до ближайшего постоялого двора они не разговаривали, Иаков и Петр тихо исчезли. Позаботившись о своих животных, Миха и креститель уселись за простую, но приятную трапезу. Хозяин представился гостю.
— Я Иешуа Бен Иосиф, — сказал он. — Как ты стал тем, кем ты стал?
У Михи не было никаких объяснений как относительно своей жизни, так и той перемены, которую он в себе ощутил в этот день.
— Я еще не знаю, — ответил он.
— Так же как и все мы. Может, поэтому мы и встретились сегодня, — улыбаясь, произнес Иешуа.
Миха кивнул. Он с трудом мог смотреть в глаза тому, кто внушал ему столь великое уважение, что заставлял его ощущать себя чуть ли не недостойным.
Иешуа захотел, чтобы гость поведал о своем прошлом, и Миха заговорил с ним с такой откровенностью, с какой говорил только со своей возлюбленной Леной.
— Я могу подробно рассказать тебе о путешествиях, которые составляют жизнь мужчины, о торговых путях, которыми я прошел от Тира до Сидона на западе, или о караванных дорогах, ведущих на северо-восток от Дамаска. Я мог бы попотчевать тебя историями о своих приключениях на имперских дорогах, которые пересекают всю Палестину, или же о тех знаниях, которые я получил в Антиохии и в приграничье Египта. Но думаю, что на деле ты желаешь не этого, не так ли? — спросил Миха.
— Да, — ответил Иешуа.
На его лице появилась удивленная улыбка.
— Тогда я отвечу тебе на те вопросы, что рождены в твоем сердце, — продолжил Миха. — Я странствовал всюду. Я странствовал в поисках знания и богатств, но не всегда в таком порядке. У меня были самые мудрые учителя и самые усердные ученики.
В годы его юности, объяснил Миха, один отзывчивый и мудрый кузнец показал ему мир и человека внутри его самого, о чем в противном случае он никогда не узнал бы. Покинув дом своего отца, Миха много лет изучал мир, прежде чем занялся кузнечным делом.
Некоторое время он провел с Аполлонием из Тиана, который верил, что обман оправдан, когда обманывают во благо. Великий учитель, известный своими даром облегчать боль и врачевать, наставлял Миху не чураться «благого обмана» и тренировать ловкость рук, которая заставляет даже разумного человека дивиться тому, что вдруг появляется перед его глазами. Из рукописей и из текстов, используемых для обучения, Миха постиг простоту Лао-Цзы, мудрость Конфуция и взыскательность Будды. Только тогда он решил, что готов к семейной жизнь, той самой, которую его сверстники начали вести уже десятилетием раньше.
Иешуа кивнул.
— Это мудро. Ты странствовал, обучаясь. Теперь ты достаточно сведущ в вопросах жизни.
— Это правда, — согласился Миха. — Хотя нигде в обыденной жизни я не мог ни применить свои знания, ни свершить те чудеса, которые в состоянии подтвердить их. Фортуна сделала меня мудрым, но лишила цели… до сего часа это было именно так.
— А теперь? — спросил Иешуа.
Теперь все изменилось, сказал Миха. Прежде он был принужден без конца убеждаться в тщетности своих усилий и бесцельности своего существования.
— Теперь все по-другому. Я снова стал самим собой, — сказал Миха.
— Но тебя ведь не окрестили.
— Нет, — ответил Миха, — тем не менее, перемена произошла. Я прикасался к тем, кого касался ты. В них, видимо, вошел твой дух, и… — Решительно заглянув в глаза Иешуа, Миха продолжил: — И меня наполнило то же, что обитает в тебе.