Но когда Ник оставил Маркуса и ушел в сторону своего дома, настаивая, что ему необходимо расследовать убийство, которое он вряд ли сумел бы раскрыть, тревога лишь усилилась.
Для Маркуса существовало лишь одно объяснение того, почему во взгляде Ника больше нет мучительной боли.
Глядя, как друг проходит через гараж, собираясь взглянуть на изуродованное тело Джулии, он понял, что тот больше не отдает отчета в своих поступках. Разум погрузился в ложную реальность. Душевное здоровье Ника серьезно пошатнулось.
Пройдя через гараж, Ник вошел в прихожую. Стены были покрыты побеленными деревянными панелями, пол выложен серой терракотовой плиткой. Комнату украшали полки для обуви, вешалки для одежды и шкафы для вещей, ожидавшие будущего прибавления семейства. Куинны обсуждали размер семьи с тех пор, как полюбили друг друга; Ник хотел двух мальчиков и девочку, Джулия предпочитала трех мальчиков и трех девочек, как в телесериале «Семейство Брэди».
В соответствии со своими планами оба они год назад побывали у врача, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо незримых препятствий к тому, чтобы Джулия забеременела, когда придет время. Врач посмеялся над расчетливым подходом к жизни, сказав, чтобы они не беспокоились и что репродуктивная система их не подведет. Он заверил, что когда они будут готовы, беременность наступит практически немедленно — если, конечно, они будут знать, что делать, и при наличии достаточного опыта.
Шагнув за угол, Ник увидел торчащую из-под лестницы желтую туфлю Джулии. Медленно приблизившись, он пробежал взглядом вдоль ее длинной стройной ноги, до самой черной юбки, которую она надела утром на работу. Он подошел ближе, и взгляд его скользнул дальше, по белой блузке, которая больше не была белой. Она словно угодила под кровавый дождь; плечи покраснели полностью, шелковая ткань впитывала кровь из лужи, в которой она лежала. Ник уставился на красный ореол, окружавший Джулию. Он никогда не представлял, что в теле может быть столько крови.
Взгляд остановился на плечах — остальное милосердно скрывали нижние ступени лестницы. Ник избегал ее лица, не в силах вынести вида того, что осталось от жены. Сколь бы поверхностно это ни звучало, он не мог избавиться от мысли, что уничтожая лицо, уничтожаешь и человека, лишая его личности, его истинной сущности. Наклонив голову, он пробежал глазами по полу в поисках чего-либо, что могло пролить свет на то, кто совершил столь ужасное злодеяние.
Ник изо всех сил сражался с чувствами, отчаянно пытаясь отвлечься, взглянуть на случившееся глазами хладнокровного аналитика.
Открытая сумочка Джулии лежала на полу, ее содержимое рассыпалось по терракотовой плитке. Обычно она висела на вешалке. У жены имелась привычка не класть вещи на место, и Ник, действуя мягким убеждением, выработал у нее привычку вешать сумочку всегда на одно и то же место, что она делала уже год с лишним изо дня в день.
Достав авторучку, Ник рассортировал с ее помощью вещи Джулии: тени для ресниц и губная помада, меню из китайского ресторана, поздравительная открытка ко дню рождения, ламинированный бейджик с работы, связка ключей и карточка-пропуск к одному из ее клиентов. Однако отсутствовали три вполне очевидные вещи, которыми она, как и большинство людей, пользовалась постоянно: бумажник, мобильный телефон и КПК — карманный компьютер, где хранились не только электронная почта, телефонные номера и ежедневник, но и файлы с текстом, данными и изображениями. По сути, это было электронное хранилище всего связанного с ее деловой и личной жизнью.
А потом это все-таки случилось. Ник все же взглянул на ее лицо, на то, что осталось от красоты, которой он часто наслаждался, пока она спала. От глаз, в которые он смотрел, держа в объятиях, тех самых глаз, в которых открывалась ее душа. Левая сторона лица исчезла, уничтоженная выстрелом из револьвера. Он поднял взгляд к белой задней стене, в которую вместе с пулей вонзились обломки черепа, и по которой водопадом стекала кровь.
К горлу Ника подкатил комок, голова закружилась. Он ощутил приступ мучительной тошноты, но все это было ничто по сравнению с болью в душе. Ему казалось, будто сердце вырывают из груди. Он не мог дышать, не мог больше нормально мыслить.
Из самой глубины горла вырвался крик, эхом отдавшийся в надломленном мозгу. Крик заполнил комнату, заполнил дом. Весь мир слышал его первобытный, мучительный вопль, обращенный к небесам, к Богу, полный страдания и гнева по отношению к злу, лишившему жизни его жену.