Раньше — до того, как просвещение изменило отношение к смерти и отмело в сторону бесчеловечно жестокие похоронные церемонии, — многое было по-другому. В те времена факт смерти требовал практических доказательств. Люди, которые участвовали в бдениях у гроба и посещали похороны, видели смерть и верили в нее. И они уходили убежденными в том, что их любимый человек на самом деле покинул этот мир и что умерший человек никогда не вернется. То, что близкие умершего уходили с похорон, унося с собой психические травмы, не имело значения.
Однако, когда о себе заявили новые научные подходы, доказательства смерти стало возможно получать в большом количестве даже с помощью таких грубых технологий, как дактилоскопия, индексирование биоемкости и замеры резонанса коры головного мозга. И наиболее глубокие душевные раны члены семей умерших получали в те моменты, когда им сообщали о том, что смерть произошла, а от тела уже избавились.
Здесь я стараюсь указать на то, что, поскольку я давно знал Джинкс как нормальную девушку, я счел, что ее нынешняя безутешная тоска совсем не соответствует ее характеру.
И когда она отвела меня в отцовский кабинет, я внезапно подумал: не хочет ли она, чтобы я поверил, будто причина ее слез заключается в утрате близкого человека. Может быть, она скрывает какую-то намного более существенную причину?
Джинкс показала жестом на письменный стол Фуллера:
— Занимайся, а я пока пойду приведу в порядок лицо.
Я задумчиво проводил глазами Джинкс, которая выпорхнула из кабинета — такая высокая, грациозная и прелестная — даже несмотря на покрасневшие глаза.
Она не возвращалась достаточно долго для того, чтобы я успел просмотреть бумаги Фуллера. Их было немного, но мое внимание привлекли только две вещи. Во-первых, среди на удивление немногочисленных записей, разложенных по столу и лежащих в двух его ящиках, некоторые отсутствовали. Как я это определил? Дело в том, что в свое время Фуллер несколько раз говорил мне, что работает на дому над вопросами некоторых последствий симулектроники с точки зрения человеческого понимания. Среди записей не обнаружилось ни слова на эту тему.
Во-вторых, один из ящиков стола — тот, в котором Фуллер держал самые важные бумаги, — оказался взломан.
Что касается самих записей, то в них не было ничего, что могло бы привлечь мое внимание. Да я, собственно, и не рассчитывал найти что-то интересное.
Вернулась Джинкс и напряженно, не улыбаясь, села на краешек дивана, обхватив руками колени. Ее лицо снова обрело прежнюю свежесть. Но глядя на линии ее сжатых губ, казалось, будто у нее на уме твердая решимость что-то сделать.
Здесь ничего не менялось после того, как доктор Фуллер вышел отсюда в последний раз? — спросил я.
— Никто ничего не трогал.
— Пропали кое-какие записи, — сообщил я, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Ее глаза удивленно расширились.
— Откуда ты знаешь?
— Он рассказывал мне об одной теме, над которой работал. Я не нашел никаких упоминаний об этом.
Джинкс отвела взгляд — от беспокойства? — затем снова посмотрела на меня:
— А, да он от многих бумаг избавился, как раз на прошлой неделе.
— Каким образом?
— Сжег.
Я показал на взломанный ящик:
— А вот это?
— Я… — Тут она улыбнулась, встала и подошла к столу. — Это что-то вроде допроса?
Стараясь говорить непринужденно, я пояснил:
Я просто стараюсь собрать по кусочкам материалы одного исследования.
— Это так важно? — Но прежде чем я смог ответить, она неожиданно предложила: — Дуг, давай поедем кататься!
Я отвел Джинкс назад к дивану, и мы сели рядышком.
— Еще всего несколько вопросов. Так почему этот замок сломан?
— Папа потерял ключи. Это было недели три назад. Он тогда открыл ящик ножом.
Я знал, что она говорит неправду. Год назад я помог Фуллеру вмонтировать биоемкостный триггер, чтобы ящик можно было отпирать без ключа, который хозяин то и дело терял.
Она поднялась с дивана:
— Если мы поедем кататься, я пойду одеваться.
— Насчет картинки, которую нарисовал твой отец…
— Картинки?
— Рисунок красными чернилами, где изображены Ахиллес и черепаха. Я нашел его в офисе. Ты его не брала?
— Я такого даже не видела.
Она не только заметила тот рисунок, но я, стоя у нее за спиной, ясно видел, как она рассматривала его какое-то время.
Тогда я решил выложить ей самое шокирующее заявление, чтобы посмотреть, какой эффект это вызовет.
— Джинкс, все, что я стараюсь выяснить, — это действительно ли твой отец погиб в результате несчастного случая.
Она открыла рот и сделала шаг назад:
— Ах, Дуг, ты это серьезно? Ты хочешь сказать, что кто-то мог… убить его?
— В общем, да. Кроме того, я подумал, что в его записях можно найти нечто такое, что могло бы указать — кто и для чего.
— Но ведь это никому не было нужно! — Несколько секунд она помолчала. — И если ты прав, то, возможно, ты сам в опасности! Ах, Дуг, тебе лучше забыть обо всем этом!
— Разве ты не хочешь, чтобы виновного отыскали?
— Не знаю. — Джинкс замялась. — Мне страшно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Я с интересом заметил, что она не сказала ни слова о том, чтобы обратиться в полицию.
— Почему ты думаешь, что со мной может что-то произойти?
— Я… О, Дуг. Я не знаю, что и думать, и я боюсь!
Блестящий лунный диск превратил плексигласовый колпак машины в серебристый купол, который отбрасывал мягкие отблески на фигуру девушки, сидящей рядом со мной.
Молчаливая и далекая, не отрывая глаз от дороги, пробегавшей под воздушной подушкой машины, она стала похожа на хрупкую статуэтку, которая может рассыпаться на кусочки под лунным лучом.
Она сидела глубоко погрузившись в свои мысли, но несколько минут раньше она такой не была. Тогда Джинкс чуть ли не умоляла меня забыть о том, что ее отца, возможно, кто-то убил.
И это только еще больше сбивало меня с толку. Она встала словно щит между мной и тем, что погубило ее отца. И я не мог отделаться от впечатления, будто она готова покрывать того, кто несет за это ответственность.
Я положил ладонь на кисть ее руки:
— Джинкс, у тебя проблемы?
Нормальной реакцией с ее стороны было бы поинтересоваться: что же навело меня на такую мысль? Но она лишь обронила:
— Нет, конечно нет.
Эти негромко произнесенные слова прозвучали с такой решимостью, что было ясно: она твердо намерена не сворачивать с избранного ею курса. И я понял, что, двигаясь в том направлении, никуда не приду и что мне нужно искать ответы на мои вопросы где-то в другом месте, хотя прямой дорогой к моей цели и была сама Джинкс.
Тогда я погрузился в собственный омут мыслей, переключив на автоматический режим управления машину, мчащуюся по незнакомой пустой дороге в сельской местности. Могло быть только два возможных объяснения, которые бы соотносились со всеми несообразными обстоятельствами. Первое: некая огромная зловещая организация, обладающая чудовищным и непостижимым могуществом, преследует некую не известную никому цель. Второе: ничего сверхъестественного не происходит, за исключением аномалий в моем рассудке.
Однако мне никак не удавалось отогнать назойливую мысль о том, что некая брутальная мистическая сила решительно стремится отвадить меня от попыток установить причину гибели Фуллера, и это в то же время подразумевает, что если я прекращу выказывать к ней неуважение — а вроде бы именно этого от меня хотят и сама эта сила, и Джинкс, — то со мной все будет в порядке.
Мне действительно хотелось, чтобы все было в порядке. Посматривая на девушку, я осознал, с какой силой я жажду того, чтобы все наладилось. Освещаемая лунным светом, Джинкс была прекрасна, и ее красота звала, манила, словно согревающий душу огонек маяка; она приглашала меня отбросить в сторону озабоченность и смотреть на вещи просто.
Но сама Джинкс не была простой, обычной. Она представляла собой нечто совершенно особенное.