Аскольд Якубовский
Тринадцатый хозяин
Покупка
Они пили чай с сушками, намазывая их маслом. Поверх масла они сыпали сахарный песок, откусывали и прихлебывали чай. Наверное, это было вкусно — они сопели, вздыхали и чавкали.
Их было много — сам Иконников, его жена, две бабушки, один дед и рыжий мальчик с такими толстыми щеками, что я увидел их с затылка.
И еще был Фрам.
Пес сидел под столом и тоненьким голосом просил и себе сушку.
Фрам увидел меня и выскочил из-под стола с лаем. Он был такой беленький и глазастый, я ничуть не испугался, а только сказал:
— Ну, вот, нашел на кого лаять.
Пес смутился.
— Ты хороший, — сказал я ему.
Пес вильнул хвостом. Я глядел на него.
Неужели он — друг, и нужен мне? Разве с ним я буду говорить, ходить на охоту и переживать чудесные охотничьи случаи? Неужели его черным носом я стану чуять то, что скрыто от меня?
Конечно, если куплю его…
— Берешь? — поставил вопрос Иконников-сам.
Когда я решил купить себе охотничью собаку, то пошел в секцию кровного собаководства к кинологу.
Кинолог — спец по охотничьим собакам.
Он все знает о всех собаках в нашем городе. Знает, у кого какое чутье, легкий или тяжелый нрав, кого из них продают срочно, кого — не торопясь или совсем не продают.
Кинолог оказался низеньким, усатым и абсолютно лысым. Звали его Петр Николаевич.
Со свойственной лысым бойкостью соображения он мне все и устроил.
— Да, — сказал лысый кинолог, — верное это намерение — брать сеттера. У нас не Украина, не Кавказ, не Ялта, в Сибири зимой шуба нужна (такое же соображение было и у меня). Да, англичанин красив, умен, чутьист. Полувзрослого надо брать. Выращивать не нужно, экономия времени, а раз молодой щенок, то можно сойтись ближе характером. Именно такого продает Иконников. Возраст — пять месяцев. Мужчина. Всесоюзная родословная. Звать — Фрам. Купить его можно дешево, потому что пес испуган выстрелом.
— Но как же я буду с ним охотиться?
— Да вы же не охотник, а только любитель воскресных прогулок с ружьем, — ласково улыбнулся мне кинолог. — Пес еще может полюбить вас и сломать свой страх. А взять песика нужно. Иконников — шершавый человек.
«А ты, брат, востер», — думал я.
— Сегодня же и позвоню Иконникову, — сказал кинолог. — Вы же больше пятидесяти рублей за собаку ему не давайте. Ровно пятьдесят.
…Вечером я шел к Иконникову. В сумерках. Шагая, думал, брать у него собаку или отказаться.
Шел мелкий дождь. Вокруг фонарей были световые окружности.
— Посмотрю и подумаю, — твердил я себе, нашаривая кнопку звонка.
Мне открыли.
— Посмотрю, подумаю, — бормотал я, входя.
Иконников был прям.
— Фрам дурак и испорчен, — сказал он и кивнул на сына. — Этот хлюст запугал его. Ружьем целился, пистонками в уши хлопал. Боится собака выстрела. К чему мне такая? Пока я его отучу, я двух нормальных собак натаскаю. Время-то, его не купишь. А к делу он не годен.
— Верно, — сказал я, думая: «Нет, не куплю».
— Берете дурака? — спросил Иконников.
Я молчал.
— Этот у меня третий, — пояснил он. — Я с детства собачей, я их три штуки зараз держу.
Иконников, разговаривая, ходил по комнате. Он был большой и конопато-рыжий. Живот его нависал на брюки, босые ступни шлепали по половицам.
— Остальные две живут на даче у брата. Да, сеттер и гончак… Да, спасаю их. От сынули. Этого вот. А коли не возьмете, то отдам Фрама на рукавички. Зачем он мне? Продукты переводить?
— Если бы ты занимался со мной, как со своими собаками, я бы пистонками не хлопал. Воспитывать меня нужно, а то что из меня вырастет? — сказал сын-Иконников, распиливая сушку ножом.
— Ты учишь меня? — спросил, останавливаясь, папа-Иконников.
— А я тех пришибу, — пообещал сын.
Иконников сказал мне:
— Терпеть не могу тянуть дело. Давай пятьдесят и бери его. Или уходи.
«В самом деле, какой я охотник, — думалось мне. — Так, в воскресенье. Спасу его — Фрам так мил».
И я купил Фрама — беленького, глазастого и смущенного.
Далее все было странным ощущением сна и полета: суета, поиски цепочки, вытягиванье собаки наружу, куда идти со мной она решительно не хотела.
В темный двор — хоть глаз выколи.
Это же ощущение сна продолжалось и далее. Я все не мог поверить, что взял такую собаку. Красивую, испорченную, стоящую пятьдесят рублей, но годную только на рукавички. Но вот она рядом, делает разные непривычные мне штуки. То вспоминает дом и ноет, то нюхает смутные в темноте столбики.