Я ложусь в траву и готовлюсь хлебнуть воды, как вдруг к самой физиономии лезет Фрам. Косится ласковым глазом и лакает в том месте, где собирался пить я.
— Фу, свинья! — говорю я, поднимаясь. Фрам виляет и брызгает мокрым хвостом и глядит на меня восторженно.
Перехожу на другое место. Выбрал ямку у корней тальника. Вода там чистая и прозрачная, как в стакане. Наклоняюсь — и передо мной вырастает Фрам.
Иду дальше — то же самое. Прикрикнул — Фрам визжит и все-таки лезет. Я пытаюсь понять его и не понимаю. Тогда командую:
— Лежать!
Это самая важная команда. Исполнять ее собака должна сразу, без раздумий падать на живот и не шевелиться. Но Фрам только садится, правда, усердно, с размаху.
— Лежать! — настаиваю я.
Ложится. В глазах его появляется что-то разумное и грустное. Смотрит на меня. Ничего, пусть себе смотрит. Я пью, умываюсь — хорошо!
Фрам смотрит. Я опять пью и не могу напиться. Но вот ломит зубы и лоб.
Я наливаю про запас полную фляжку и разрешаю Фраму встать.
Он вскакивает, бросается к ручью, принюхивается и находит именно то место, где пил я. Он оглядывается на меня и виляет хвостом. Потом пьет сосредоточенно, усердно — до отказа. Напившись, бежит ко мне, и я слышу, как в нем булькает вода. Он сует влажный холодный нос в мою ладонь и замирает. И тогда я понимаю все — для собак та вода, которую пьет хозяин, самая сладкая.
Тринадцатый хозяин
Мы сидели у костра и пили чай. Дули в кружки, поплевывали в огонь кусочками разопревшего смородинового листа и говорили об охоте да собаках. Тогда-то Иван Антонович и рассказал нам эту историю.
— Что бы там ни болтали, — начал он, — а хорошая охотничья собака лучше нас знает, что ей делать на охоте. Помню своего Джека. Умница, молодец был Джекинька, только характером крут. Ох и крут! А почему? Уважал он себя, цену себе знал.
Достался мне Джек от Шестова, ныне покойного (хороший был охотник, земля ему пухом!). Джека так и рекомендовали — характер, дескать, крут и много о себе думает. Был-де уже у одиннадцати хозяев, Шестов двенадцатый, и тот держать отказывается. Человек я тогда был одинокий, наивный, охотиться только начинал. «Справлюсь», — думаю и иду за Джеком.
Прихожу. Оказался Джек красавцем-сеттером. Весь в сером крапе, могучий, как новый автомобиль. Какая голова! Какие глаза! Большие, карие, с искрой. А взгляд! Чепуха, что собака не выдерживает взгляд человека. Этот выдержал, и первым потупился я.
— Отдаю тебя, Джекинька, — бормотал Шестов. — Вы еще меня поблагодарите, Иван Антонович, он из вас охотника сделает. Но помните, я умываю руки. Назад не возьму. И не просите. Нет и нет!
Джек, конечно, понял наш разговор. Он встал и пошел за мной. Я хотел взять его на поводок, но он так взглянул, что руки мои опустились, и я забормотал:
— Не хочешь, Джекинька, так и не надо, голубчик.
Бормочу, ухмыляюсь подхалимски, а сам думаю: а каков ты, негодяй, на охоте? На следующий день отправляемся мы на охоту, на классическую, по болотной дичи — дупелю и бекасу. А почему? Еще Сергей Тимофеевич Аксаков хвалил.
Пошли на болото. Пустил я Джека в поиск, вернее он сам себя пустил. Пошел и даже не оглянулся. Я было покипятился немного, построжился, покричал. Как-никак он собака, а я человек, венец природы и все такое. Но взглянул на меня Джек, и я прикусил язык. Бреду сзади, стараюсь не отставать. Иду где по грязи, где прыгаю с кочки на кочку и наблюдаю за Джеком. А у него, разбойника, ума палата. Сами знаете, другие собаки, попав на болото, несутся сломя голову, снуют туда-сюда, не разбирая, где грязь, где вода.
А Джекинька идет себе не торопясь, вразвалочку. В грязь не лезет, обходит ее стороной.
Идет, а сам посматривает. Если место подходящее для дичи, то он его обследует — зайдет под ветер и проверит на чутье, втягивая воздух со звуком — ф-фу, а если место плохое, то идет и не оглядывается.
Быстрехонько он отыскал дупеля и сделал стойку. Не думайте, что он стоял в принятой всеми охотничьими собаками позе — напружинившись и поджав лапу. Нет! Джек не затруднял себя — сел и глазами указывает — там, мол.
Ну-с, приготовился я. Ружье осмотрел, курки взвел. Не успел я рта раскрыть, скомандовать «вперед», как Джек встал, обошел куст и выгнал дупеля прямо на меня. А я от этих маневров в такое изумление пришел, что промазал самым глупым образом.
Посмотрел на меня Джек, сморщил нос, фыркнул с этаким презреньем и нашел другого дупеля. Я опять промазал. Это было уж слишком. Известно, как летают дупели — едва перебирают крыльями в воздухе. Мне самому стало противно. А Джекинька рассердился. Как зарычит, как сверкнет глазами. У меня сердце так и екнуло. Ну, думаю, задаст он мне. Бежать бесполезно, лезть некуда — кочки да кусты. Но обошлось и на этот раз. Джек находит третьего дупеля и все проделывает обычным порядком — посидел, показал глазами и выгнал. Я промазал в третий раз.