Голос сестры, вполне здоровый.
— Загулялся… Игорь, Рифа украли! — крикнула она.
Игорь сел, ударив в пол пятками.
Горела настольная лампа, рисовала на потолке яркие кольца.
В длинных халатах стояли мама и сестра.
В окно входила зябкость. Пол холодил. И такая сонная слабость…
«Рифа украли». Игорь хотел сжать кулак, но пальцы его не собрались вместе.
— Рифа украли? А вы почем знаете? — спросил Игорь и увидел в дверях соседа. Лицо его сонное, бородатое. На лысине отблески.
Сосед искоса взглядывал на сестру.
— Не спалось мне, Сонечка, — говорил сосед и смотрел на Игоря темными засыпающими глазами.
— А дальше? — спросил Игорь и стал одеваться.
— Не спалось, — объяснял сосед. — Выпил я демидролу — не берет, сжевал пару таблеток ноксирона — черта лысого! Распахнул окно и высунулся. Вижу: около вашего сарая возятся. Думаю — пусть возятся. Лег я, поворочался. Вдруг припомнил — ведь кто-то постанывал. Не то резали, не то давили кого. Выглянул — сарай открыт. Схватил я со стены ружьишко я вниз. Подхожу, а собачка не лает. Пусто. Скакнул на улицу — одни кошки бегают. А ноги уже подкашиваются — от таблеток. Сюда с полчаса царапался.
— Господи, как же я без Рифика жить буду? — мама всплеснула руками.
Игорь подошел к окну: чернота двора, тусклые лампы, освещающие черные кубы сараев и сарайчиков. Свой — распахнут. Игорь сморщился, он четко помнил скулеж Рифа и стук его хвоста по доскам. «А я не подошел».
— Я бы вызвал милицию, — медленно говорил сосед. — Пусть ищут, по горячим этим… следам.
«Его ведут, привязали цепку и тянут», — думал Игорь.
— Гадюка! — вскрикнул он вдруг. — Гадюка!
И побежал вниз, гремя ступенями.
Выскочил, ударив дверью. Сунулся в сарай — пусто. От ноги его отлетел замок. Он пнул его и выскочил на улицу.
Схватясь за палисадник, рванул планку. Ударил ею по земле — брызнули щепки.
Он перевел дыхание и пошел большими, скользящими шагами. И проскальзывали назад тени домов.
В милиции немедленно собаку искать не захотели. Даже обиделись.
— Что вы, дорогой товарищ, шутите, здесь дела идут серьезнее.
— Но собака-то — породистая! — вскрикнул, ощутив сжиманье в горле, Игорь. — Ищете же вы часы или иную дрянь. Моя собака подороже десятка часов, она материальная ценность. Вот что!
— Какой она породы? — спросил дежурный из-за барьерчика. У дежурного лицо с широкими углами челюстей. Но глаза маленькие, а веки черные, будто надкрылья жука.
— Какой породы? — спросил он, помаргивая веками-крыльями.
— Крапчатый сеттер, — сказал Игорь. — Всесоюзная родословная. Белый, а по нему черный и коричневый крап.
— Трехцветный, значит. Запишем. Я — Сергеев, — сказал Игорю дежурный. — А ваша фамилия и прочие обстоятельства?
Игорь сел на старый вытертый стул.
— Его дед чемпион Том, — сказал он Сергееву, человеку поистине огромнейшему. Ростом тот был с самого Игоря, но широкий, красный, налитый плотью.
«Если такой сгребет за шиворот… страшное дело…» — с удовольствием подумал Игорь.
Сергеев постукивал себя пальцем по колену, широкому, как опрокинутая чашка.
Подмигивало желтое кольцо.
— А сколь дорого стоит ваша собака? (Он еще постукал себя).
— Рублей двести по объективной оценке.
— На собак, дорогой охотничек, цена не объективная, а сколько дадут. За иную — рубля жалко, а за пойнтера Кадо доктор наук Полушин давал «Победу» с мотором «Волги» и получил шиш. Сколько же давали за твою?
Игорь смотрел в черные окна. В каждом отражалась настольная лампа, Сергеев и он сам.
— Двести рублей, собственно, мои траты. Но однажды за него предложили штучное ружье фирмы Лебо.
— Врешь! — быстро сказал Сергеев.
— Зачем? Лебо, штучный, с золоченым механизмом.
— Здесь, в нашем городе?
— Конечно.
Сергеев, стукая колено, осознавал этот исключительный факт. Должно быть, не верил.
Игорь и сам не поверил, когда Макаров предложил такое. Ружье за щенка?.. Чепуха, насмешка.
— Во дает! — сказал, помолчав, Сергеев. — Если не врешь, то дорого твой щенок стоит, Лебо за восемьсот целковых идет. Лебо… Ишь ты! Нет, не врешь, оно одно у нас в городе. Либо ха-арошая у тебя собаченция, либо Макаров с винта сошел… Он?
— Предположим.
— Лебо… По теперешней дичи только с такими ружьями и ходить, серийным ее не возьмешь, силы боя не хватит… Лебо! Тогда мастера истово работали. Ты не ружьем, ты замечательным человеком стреляешь.
И Сергеев прикрыл глаза веками.
— Лебо… — бормотал он. — Ле-бо…