Старик Макаров ворчал, вытягивая нижнюю брезгливую губу:
— Чемпион, чемпион… А я говорю, что генетика Тома неустойчива. Я езжу на московские состязания, там выставляют детей и внуков Тома. Посредственности! Отсюда и делай вывод!
— Кто их знает, — бубнил Исаков. — Это третий помет Магды, а бог троицу любит. Вдруг щенчишка повторит Тома?.. Если бы не проклятье квартирной тесноты, ей-богу, оставил бы всех щенят себе. Всех пятерых. А потом бы и выбирал.
— …Щенки — лотерея, — твердил Исаков. — Я чего боюсь — отдам того, что в Тома пойдет. Будущего чемпиона. Случись такое, не прощу себе. Ей-ей.
— Чепуха! — шумел Макаров. — У него пипка узкая, чутье будет плохое. И уродлив к тому же. Посмотри на голову.
— Голова маленькая, — нехотя согласился Исаков.
Игорь скорее обрадовался, чем огорчился. Конечно, старцы опытны, понимают псов до корня их хвоста. Но вот чего они не понимают. Не могут увидеть. Щенчишка, вылизанный матерью почти до синеватой белизны, светился, словно яйцо, положенное на луч света.
Он собой лучился.
Игорь понял — щенка надо брать не раздумывая, веря этому светящемуся в нем.
К тому же Игорь был удачлив. Все обстоятельства словно по договору подсовывали ему нужное — и именно в нужный момент.
И он отдал ту двадцатку, которую к тридцати положенным по таксе рублям припрашивал Исаков.
…Щенок скоро пригрелся за пазухой и уютно спал. Игорь нахлобучил шапку и вышел на зимнюю улицу. В той лотерее, о которой говорил собачей Исаков, была и у него доля надежды. Но щенка он все же назвал Рифом.
На пятом месяце жизни Риф стал быстро красиветь. «Кровь выставочных сеттеров», — определил, осмотрев щенка, Макаров. Пес на глазах умнел, выражалось это странно — он быстро научился открывать дверные запоры. И хотя собаки, если верить книгам, не различают цвета вещей, Риф ясно выделял красный веселый цвет.
Но никто из секции кровного собаководства не ждал манеры Рифа причуивать дичь, высоко поднимая нос. Риф им словно гирьку выжимал. Но чуял Риф неясно, дичь оказывалась слишком далеко. Игорь понял так — Риф примечает место, куда садилась вспугнутая птица, запоминает и ведет к ней «на глазок».
Выяснить на болото приходил Макаров. (Риф к этому времени стал плосковатый верзила с широченным черным носом).
Макаров был в полотняном костюме и сапогах. Он ворчал:
— Испортишь ты пса своей дурацкой натаской.
— Отдам егерю, — говорил Игорь.
— Не смей! Он их бьет, если хочешь знать. Наберет двадцать штук и хлещет. Его уже в секцию вызывали. Он так сказал: «Какая теперя идет собака?.. Нервная. Раньше ее дрючком, она отряхнулась и опять работает. Теперь же бьешь почти любовно, а она вся затрясется, глаза выпучит и бежать».
— Старик щурился на Рифа, кругляши его глаз ерзали.
Лицо старика большое, плоское. В фигуре было нечто от обвисшей, готовой упасть капли.
— Слышь, продай его мне, — вдруг предложил он.
Старик давал за Рифа сто рублей, потом сто пятьдесят, двести. Игорь торжествовал. Он сказал Макарову о тех словах, что столько месяцев отравляли его.
— Ошибся, — согласился Макаров. — Ошибся. Ты не злись на нашу дурость, а радуйся ей. Ну двести пятьдесят!.. Идет?..
Игорь не продал Рифа и за двести пятьдесят рублей.
Однажды Макаров поймал его по дороге с работы. Старик шел рядом и говорил, что дает за Рифа ружье с золочеными механизмами, настоящее Лебо.
— За щенка? — интересовался Игорь, чувствуя благодарность к Рифу.
— Для меня главное в охоте — собака, — говорил старик. — На ружье мне плевать.
И старик плюнул сквозь зубы.
— Я плачу, как за взрослого отличного пса, — настаивал он. — Согласитесь, им Рифа еще надо сделать.
— Не продам, — бормотал Игорь, ощущая кружение в голове. И думал: «Как мне хорошо с Рифом».
…Это и припомнил Игорь.
— К черту! — воскликнул он. — Деньги разбегутся, а в кои-то веки попадет такая собака в руки?
Игорю стало ясно, что делать — отдать Макарову деньги и пристыдить, взять Рифа на сворку, а завтра пойти в милицию и соврать, что Риф прибежал сам.
«Задам я старику взбучку», — с удовольствием думал Игорь, идя лесом от станции.
— Где здесь дача Макарова? — спросил он молодую женщину в шортах (она несла две полные сумки — хлеб, томаты, кульки молока).
Дорога была узкая, темная, лесная, и женщина шатнулась от Игоря. Но другая — постарше и храбрее — указала на избу, влезшую на гору (она виднелась сквозь сосны).