Грохнуло — упал стул. Лобов засмеялся:
— Мебель-то при чем, если голова виновата.
— Месяца через два встречаю. Увидел, и сердце запело — красив, изящен, легок. На болоте увидел — решительно, по-мужски, разделывает болото. И вдруг причуял, еще сам не понимая этого. Поднял нос высоко, высоко. Как твой Кадо.
— Современный стиль, — вставил Лобов. — Раньше все же проще было: пойнтер — «король болот», сеттер — «король состязаний». А сейчас все перепутались. Лель Фирсова, немец-континенталь, куцый, грубый, а работа дальняя и чисто пойнтериная.
— Риф словно яичко на носу держит, — изящно, нежно, с любовью, — продолжал, не слушая, Макаров. — И, понимаешь, этот олух даже не заметил. Решил, что Риф на глазок работает.
А Риф причуял дупеля за тридцать метров. И вот я решил сделать его чемпионом. Есть у меня на книжке еще тысчонка. Ни-ни… Я ее так употреблю.
И Макаров долго рассказывал Лобову о диете Рифа (молоко, кости и печень — сырая), о натаске в октябре — ноябре на Северном Кавказе, о егерях-натасчиках Москвы и Ленинграда (натасчик должен быть точен и находчив, как правитель в государстве, должен гнуть пса, но не сломать), говорил о проживании Рифа в деревне и так далее.
Игорь чувствовал — немеют его усталые ноги, впадает в изумление измученный сегодняшним днем мозг. Не так он представлял себе держание собаки-чемпиона, не так. Иначе. Приятней.
Лобов сказал:
— Чемпион… А я так и помру собаководом-любителем. Печально. Кадо хорош, но стар. Ты знаешь, чем я утешаюсь? Накопил охотничьих воспоминаний. Взять этого Лаптева — лет через десять на охоту станет летать на вертолете. А зайцев мы с тобой били в том березнячке, что рос на месте вокзала. Брали десять штук в час. В памяти моей эти зайчишки живы, я их в снах стреляю. А разве теперешние могут брать за вечернюю зорю тридцать уток? Настрелять полную сетку дупелей? Наложить в штаны, встретясь с медведем? Нет.
— Я стану держать для натаски Рифа подсадных птиц. Перепелов я уже заказал Иванову по пятерке за пару, о дупелях и тетеревятах тоже условлюсь. Покажу Рифа Океанову — чудный врач.
— Он же терапевт.
— Ветеринары, мой милый, у нас просто коновалы, а у Рифа авитаминоз и неврастения. Риф!.. Дурацкое имя, я его Томом назову. А домашнее имя пусть будет Чемпи. Буду давать бром, сырой фарш, морковку тертую, горох. И обязательно рыбий жир. И тренировки. Внука заставлю, пусть на велосипеде едет, а Том за ним гонится. И года эдак через три двинемся мы с Томом за короной в Москву. Рифу будет четыре года, мне шестьдесят девять. Еще вкусим славы, успеем.
— Все же ты сумасшедший, — вздохнул Лобов.
Они ушли из комнаты. Их голоса загудели в избяных глубинах.
— Боже, какой я был дурак, — бормотал Игорь. — А они — охотники. Или вечные дети?..
И вдруг Игорь успокоился. Ясно — он не сможет быть проводником Тома в чемпионы. Только старик, положив жизнь, поднимет Тома. А охотиться можно и со средней собакой. Даже лучше. Положим, я отниму у него Рифа. Что будет? Выйдет ли из Рифа чемпион. А я честолюбив. (Сестра права, я держал его для себя). Положим, Риф дома. Сколько забот. Опять вставай в шесть утра и гуляй с ним, спи на работе.
А в разрезе будущей семейной жизни? Вопрос — как примирить тещу с Рифом? А натаска, поездки на охоту, очень дальние поездки — дичи вблизи не осталось. Разве теперь охота!..
Иметь бы механическую собаку или накладной собачий нос. Собственно, Рифу дико повезло. И мне. Но — деньги…
Вынув конверт из кармана, он отделил себе сто пятьдесят рублей, потом добавил еще пятьдесят. Остальные сунул на подоконник, среди горшков с алоэ. И — пошел. Шел, а сердце его сладко ныло и губы дрожали — Риф тихо завыл ему вслед — почувствовал.
Игорь шел быстрее, быстрее. Увидя с горы медленно идущую к станции электричку, он побежал.
К вечеру жара усилилась.
Сухой ветер гнал желтую пыль. Она погасила тополя, еще утром водянисто блестевшие листьями.