— Ну-с, молодой человек, опять мучаете животное.
Но теперь я понимаю — я щупал и мучил Мальку, чтобы отличить его от Фальки. Вопрос — отчего они такие одинаковые? И такие разные?..
Фалька не боится ничего на свете, а Малька пугается всего, особенно высоты.
Когда его затащишь на крышу, он кричит диким голосом, если его посадишь на край ее, рядом со спящим Фалькой, Малька в ужасе свистит горлом.
Но отчего при этом он не царапает мои руки?
Вопросы, вопросы, вопросы… От вопросов у меня рябило в глазах. Все сутулые люди вроде отца и соседа Кузьмы Дмитриевича мне казались живыми вопросами.
Почему Пушкевича звали именно Сергеем Львовичем, а не Кузьмой Дмитриевичем? Почему человек, если уж он произошел от обезьяны, не сохранил ее хвост? Лично мне он бы пригодился.
Дома я готовил бы письменные уроки сразу тремя ручками, а после лазал по деревьям вместе с Фалькой и там повисал вниз головой.
Почему тетя Поля, о которой говорят, что она «Полюшка — дурной глаз», сказала про Маринку Пушкевич, идущую с женихом: «Девка в лес и хвост за ней».
Почему в лес?.. Какой хвост?..
Зачем отец вместо пейзажей, за которые нам давали денежки, стал писать картины про людей? Он пишет, а его все ругают, потому что отец мой врожденный пейзажист. И денег у нас становится все меньше и меньше, и мама плачет и говорит, что пойдет на работу.
Никто не может понять отца. Не может понять его Васютин, давний специалист по жанровым картинам. Он приходит и срамит отца (за это я выбил стекло в Васютинском доме).
— Я, конечно, понимаю твой соблазн писать человека, — поглаживая бороду, говорит Васютин. — Но ведь ты р-рохля, ли-р-р-ик…
А что такое соблазн? Почему мама теперь говорит, что морковка полезнее яблока?
Почему одного Пушкевича считают у нас на улице настоящим охотником? Даже хвалят — такой, мол, охотник, что его дома ни мороз, ни жена, ни снег не держат. Почему?
Ведь охотником до мозга своих костей был именно Фалька — белый кот с нахальными глазами.
Охотился он за воробьями на тополях, предпочитая этих тощих птичек домашней пище.
Тополя у нас на улице росли огромные. В густой их кроне, под облаками, копошились воробьи и ходил кот Фалька. Шагает с ветки на ветку, шуршит листвой.
Голова кружится, когда представишь себе ненадежность Фалькиного пути.
А ему хоть бы что! И хотя Фалька каждые два — три дня падал, считая сучья своими боками и жалобно крича при этом, охоты он не бросал.
Подумать только — слететь вниз с тридцатиметровой высоты и вернуться опять туда же. Вот это охотник!
Но отчего я терпел и не говорил всем, что кот — охотник почище самого Пушкевича? Почему?
Кто идет по улице, задрав вверх хвост, — Фалька или Малька?
…Среди обломков третьей стены, где суетились, убегая, косиножки, уховертки и пауки, я видел ржавую консервную банку. Пыль села, и я видел эту банку в подробностях. Она была пробита десятками сквозных дырочек.
Зачем, кому понадобилось пробивать дырочки? Я пнул банку, и она рассыпалась в бурую ржавчину. Теперь, если эту ржавчину растереть, прибавляя олифу, то получится краска по названию «железный сурик».
Такой краской мы раз в два или три года красили нашу крышу. Вместе с отцом мы поднимались на крышу и подметали ее веником. Затем отец брал кисть, обмакивал ее в ведерко с краской и проводил широкую полосу. Краска сверкала под солнцем. Я макал другую кисть и тоже проводил полосу и оглядывался.
Мальчишки сидели на заборах и ближних крышах. Они смотрели на меня и умирали от зависти. Не было только Димки — моего врага.
Он пошел рыбачить.
Долго я терпел Димку Горева.
Терпел — а он стал лучше меня решать задачи. Терпел, и он, обнаглев, переехал жить на мою улицу.
Но терпение мое лопнуло на рыбалке. Димка обловил меня. Он поймал больше на одиннадцать чебаков, взял зубами за хвост самого большого и прошел колесом передо мной. И стало ясно, что он догадывается о моих сжатых зубах. Я поклялся мстить.
Многие облавливали меня на рыбалке, многие куда лучше решали задачи. Но Димка… Он просто мешал мне жить. Так мешал, словно мы и ступали и садились на одно и то же место. Каждая пойманная им рыба была моей непойманной. Каждый швырнутый им камень хотел, чтобы швырял его я.
Чтобы проверить силу мстить, я зажал указательный палец дверью и не заорал. После этого я изобрел и отверг тысячу планов мести.
Сначала я хотел подкараулить Димку и расквасить ему нос точным ударом. Я и место выбрал за угольным ларьком, что поставлен около дома Толстопята. Там узко, темно, крапивно. Я подножкой свалю Димку и — бац — кулаком в нос.