Пусть знает!..
Но после драки у нас полагалось дружиться. Обязательно. Такое было правило нашей улицы.
Все наши крепкие дружбы родились из драк. Пример — Генка Ивин и Юлька Хват, Пивкин и Сапог и многие-многие другие.
Но этого мне не нужно. Не хочу дружить! Не буду!
Значит, бить Димку нельзя.
А если переплюнуть Димку в арифметике?.. До рыбалки мне и горя было мало, что Димка лучше меня решал задачи. Пусть себе, даже списывал у него…
Но он обловил меня на рыбалке, и все изменилось.
Я велел себе зубрить книги. Память у меня ого-го какая цеплястая, знания липнут ко мне, как репьи к штанам.
Я все выучу, сам. И когда Мария Абрамовна скажет: «Дима, изложи нам все, что знаешь, о делении и умножении дробей», не я, а Димка Горев медленно и неохотно поднимется из-за парты и, уставившись в окно, почешет себя за ухом.
И я, а не Димка Горев, буду сидеть, сжав губы в ниточку. Но руки не подниму, напрашиваться не стану. Нет.
Но если спросят меня, то я так отвечу, так отвечу — на пятерку!.. И меня станут хвалить, как сейчас хвалят и уважают Димку.
Но я опомнился. Зубрить! Сейчас! В сентябре. Да за это время я наловлю во сколько рыбы. Зубрить! Да уж лучше я его отколошмачу.
А книги надо зубрить в январе, в морозы, когда мама на улицу носа не дает высунуть.
И решил я обловить Димку Горева. Столько рыбы наловить, что все ахнут. Ахнут пацаны, взрослые ахнут, сам Димка тоже ахнет…
Я должен поймать крупных чебаков. Но как? Чебак — капризная рыба, с переменчивым аппетитом.
Я стал шевелить мозгами. Долго шевелил. Потом собрал полдюжины старых консервных банок, пробил гвоздем каждую раз по двадцать и унес на Курью.
И там раскидал банки в воду.
— Берегись, Дмитрий Горев, — ворчал я, ходя по берегу. — Кончилась твоя слава. Пусть ты будешь первым в арифметике, но вся рыба станет моя.
И наступил день мести.
Воскресным утром отправились мы на Курью (там мы всегда и все рыбачили).
Впереди шагал Димка Горев в ватнике и босиком. В одной руке у него банки для рыбы, в другой — удилище. Будто гусь краснолапый, шлепает он ногами по холодной сентябрьской земле. А я плетусь сзади всех и ухмыляюсь.
Приходим.
Курья тихая. В воде солнце, рыжее, как я сам, и мне подмигивает: знаем, мол, все, да помалкиваем. Мы, рыжие, всегда вместе…
Размотали удочки только двое — я и Димка Горев. Остальные так и стреляют глазами.
Подходит Димка к заводи. Хорошее местечко — тихо, тальники нависли, в воде — коряги. Я же пристраиваюсь рядом, но на вытоптанном коровами берегу. (Здесь я бросил первую банку, положив в нее муки и ржаного хлеба).
— Ну, — говорю я. — Начали?
— Давай, — говорит Димка.
Я налепил на крючок жеваного хлеба и забросил. Поплавок — ныр. Я — раз! Готово. Вот он чебачище — колотит хвостом, водой брызгает.
И пока Димка зацепил на червяка окуня величиной с мизинец, я надергал полдюжины чебаков. Толстых. Красивых. С зелеными спинками.
Бьются мои чебаки в рыжей траве, шебуршат, разевают немые рты. И хотят чебаки рассказать, что я хитрый, ловлю их на прикормленном месте, да не могут — языков нет. Ха!
Нацепил я своих чебаков на прутик.
— Идем дальше? — говорю я.
— Идем, — говорит Димка.
Я и повел его, и водил я его от одного прикормленного места к другому.
Я поймал целую снизку — сорок штук, все четверть ростом, если взрослый будет мерить.
А Димка обманул штук десять ерундовой рыбы — окунишек и ершей, хотя плевал на каждого червя и шептал ему что-то.
— Ну как? — спрашиваю я всех. — Кто из нас лучше ловит?
— Ты! Ты! — орут все.
И так мне стало приятно, словно я Димку бил. Или банку земляничного варенья съел, ту самую, что для бабушки варили.
Домой я шел с почетом.
Мама, увидев меня, сказала:
— Ты у меня сегодня будто солнышко — так и светишься. — Я ухмыляюсь — знай наших!
За ужином, поедая шестнадцатого чебака, зажаренного до хруста, я почувствовал горечь. Я разозлился и, само собой, швырнул вилку на пол. Опять мама желчь раздавила! Лови старайся, а она почистить нормально не может!
Но беру семнадцатого чебака — горчит. Даю коту — ест. Значит, все в порядке, Вилька плохое не съест. И только мне загорчило от восемнадцатого, сразу в голову влезла глупая мысль — обманул я Димку, с прикормом чебаков и дурак поймает.
Всю ночь я вертелся в постели, всю ночь думал: может, поколотить Димку? Думаю, а голова моя пухнет и становится величиной с подушку.
Пощупаешь — обычная голова. Думаешь — и снова пухнет. И в нее медленно лезет такое — обманывают трусы.