В снах я караулю на водопое до того древнее и многолапое существо, что ужас сводит меня. И я решил — по себе — что Фраму грезятся древние и тревожные сны о богатых охотничьих участках. Его участках. Собственных.
Фрам, если прикинуть по себе, мечтает стать первооткрывателем, побывать в стране (улице) первым из всех псов. Самым первым. И отметить это особым способом.
И сегодня ему неслыханно повезло. Фрам стал первооткрывателем.
Получилось так — день был дождливо-солнечный, с ленивым ветром. На открытом месте он еще дул, а в кустах только листья пошевеливал. И густо поднялся комар. На тренировочное болото комары нас даже и не пустили, сразу облепив Фрама серым чулком. Комаров было так много, что мы сначала пошли себе с болота, а там и побежали. И пришлось мне заменить тренировку Фрама по дупелю упражнениями в правильности хода. Работали долго, а домой пошли новеньким асфальтовым шоссе. Пыль еще не села на него, а солнце подрастопило асфальт, и шоссе казалось покрытым лужами.
Шли мы вдоль цепи полосатых столбиков, крашенных белым и черным, шагали, нюхая запахи асфальта.
Рабочие в испачканных штанах валиками закатывали оставшиеся ямки. Увидев нас, они переставали катать свои валики, закуривали и говорили ерунду:
— Собака-то пегая… Ходит, время переводит…
Но эти столбики. Они рябят в глазах, они играют в чехарду.
Прыгая друг через друга, столбики уносились в город. И казалось, и сам понесешься с ними, скача и вскрикивая: «Эх!.. Ух!»
Фрам посмотрел на столбики, потом на меня и снова на столбики. Он был ошеломлен ими, он спрашивал у меня глазами.
— Валяй! — сказал я и остановился.
Фрам продул нос и потянулся к ближнему столбу. Понюхал и попятился, испуганный. На крестце его поднялась шерсть белым холмиком. Я знаю — этот холмик всегда выражает недоверие. Я догадался — Фрам здесь первый из всех собак. Первооткрыватель!
— Смелей, — говорю я. — Убирай свой холмик и приступай к делу. — Но Фрам обнюхивает столбик, водя по нему носом. Слышно его фуфуканье.
Столбик невысок, выкрашен недавно. К нему присохли те прозрачные существа, что по ночам влетают ко мне в форточку и колотятся о слепящий шар лампы.
Фрам все еще нюхает. Вот поднимается на задние лапы и, переступая и ловя равновесие, осторожно нюхает острую макушку столбика. И здесь не пахнет собакой. Холмик исчезает. По морде Фрама разливается блаженство. Губы вздергиваются в усмешке, поблескивают зубы. Он первый!
Надо закрепить свое право.
…Я с трудом отрываю Фрама от столбика, но через несколько шагов стоит второй, такой же полосатый и новый. Снова обнюхиванье, снова закрепление приоритета. А нас ждет третий, четвертый, пятый… Тысячи столбиков бегут к городу во все лопатки, бегут, скача друг через друга.
На сто двадцать пятом столбике Фрам обнаружил, что не может отмечаться. Он подождал. Потом вздохнул и устало посмотрел на меня, говоря глазами: «Я сделал все, что смог, хозяин…» Он был мужественным, трудолюбивым псом. Он не пропустил ни одного столбика. Фрам тянул ко всем, всех их подпирал ногами, ждал, извинялся предо мной хвостом и шел к следующему.
…В город мы входили поздним вечером.
Фрам сбежал
Бродя весь день по полевым травам, они устали.
Их усталость пропиталась запахом клевера, цветущих кашек и грибов-шампиньонов (Хозяин рвал их мимоходом). «Если бы ты стал на все четыре лапы, как бы мы весело бежали с тобой», — думал Фрам.
Они бежали бы рядом, лая и обнюхиваясь, ускакали бы к озеру и купались в нем, фыркая носами.
Потом бы легли на траву, подставив солнцу мокрые животы. А там сели бы в автобус, оказались дома и стали хлебать молоко с покрошенным в него хлебом.
Но Друг-Хозяин не побежал к озеру. Он зевнул и пошел к березовым кустам. На усталом и похудевшем за сегодня лице скользнуло предвкушение.
— Вздремнем-ка, старик, — сказал он. — Славно мы походили, славная тень.
Хозяин снял пиджак, бросил его в тень и, пригнувшись, стал разглаживать ладонью. Фрам глядел, вилял хвостом и думал, как сейчас приятно пиджаку.
Поласкав пиджак, Хозяин велел лечь Фраму. Лег и сам и тут же заснул, пфукая губами на мелких лесных мух.
А им любопытно — они садились на губы Друга, таращили зеленые глаза.
Фрам лежал, сердито глядя на этих вредных мух. Но лежать надоело. Зачесались подушечки лап и захотелось бежать. «Слушай, — говорили лапы. — Айда гулять, а належишься дома. Ты найдешь прут и пожуешь его. Также приятно бегать за птицей-пикулькой, что свистит вон в тех березовых кустах. А к Хозяину мы тебя принесем».