Петр засмеялся. Он взял старика под руку и повел. Старик был легонький, словно пластмассовый. Он вкусно пах брагой, водкой и зеленым луком. И Петру тоже захотелось выпить водки и съесть огурец с куском ржаного хлеба.
— Такой вопрос, — говорил ему старик. — Коршун здесь последний, я из стариков последний. Снесут огороды — и кончится моя жизнь. Мне ведь каждый, кто сунулся огородом в тальники, по трешке, по две в лето дает.
— Молчи, молчи об этом, старик.
— Что мне делать?
— Спать, — сказал Петр. — Сейчас спать. Вот твоя квартира (шалаш уже выпирал черным бугром).
…Зарево города меркло, шоссе стихло.
Все предутренне крепко заснуло. Петр шел к себе в палатку. Шел, отмахивая руками комаров.
Близился рассвет. Все виделось серым и призрачным. В озерке плескалась утка. Но Петр знал — скоро заря раскинется над этой мокрой землей. Знал — поднимутся тонкие испарения, взлетят над лугом чибис и последняя здесь семья кроншнепов.
Потом взойдет солнце и все будет распахиваться, словно двери в особые комнаты, одно за другим: лес, кусты, роса… И когда станет по-дневному светло, то загудит город, взревет шоссе, и дед Галенкин станет кипятить свой утренний чай.
Итак, что сделано?.. Поставлены три камеры. В них пленка средней чувствительности. Оптика в камере со спуском номер один — широкоугольник. Спуск номер два — нормальный объектив, спуск номер три — телевик. Итак, три снимка.
Сегодняшняя задача номер один — снять коршуна телевиком на ветке, номер два — снять его взлетающим, третья — схватить широкоугольником обширные, как холмистое поле, макушки деревьев и коршуна, летящего над ними.
Но успеет ли он сходить к себе в палатку поесть и вернуться в лес к пробуждению коршуна? Туда полчаса, там, обратно… Нет, не успеть. И Петр решил ждать рассвет под сосной (он поежился, предчувствуя утренний озноб). А там, поглядывая вверх, сделать снимки, снять камеры, чтобы их не испортили мальчишки, и идти спать в палатку.
Петр зашагал обратно в лес. Из-под ног брызгала роса.
Петр подошел к сосне, подгреб хвою и сел в нее. Повертелся, поджал колени и оперся в них подбородком. И почувствовал, как из земли поползла в него холодная сырость.
«Заполучу я радикулит», — думал он, уходя в дремоту. Но тут его нашли комары. Они пели, сзывая друг друга.
Петр очнулся — светало.
На рассвете коршун озяб и проснулся.
Коршун был старый и нездоровый. У него все время что-нибудь болело. Сейчас болели затекшие от долгого сна лапы.
Крылья — тоже. Коршун переступил на ветке, расправил гнутые крылья с широкими, поношенными перьями и стал сжимать и расправлять их.
В крыльях захрустело, и стало легче.
С соседней обрубленной ветки глядели на него какие-то черные — тремя глазами. Одно из них щелкнуло. Коршун знал, что они станут щелкать. Но — безопасны. Они появлялись часто и пока ничего плохого ему не сделали.
Коршун сложил крылья, сначала одно, потом другое, и, склонив голову набок, поглядел вниз.
По траве, хватаясь за ветки, полз серый туман. Вылетать было рано.
Последние два дня коршуну не везло. Позавчера он поймал и съел полевую мышь, жесткую и маленькую, состоящую из костей и шкурки.
Вчера подобрал на берегу дохлого пескаря. И все.
…Туман розовел — всходило солнце. Кусты теперь походили на зеленоватые шары, плывущие по реке.
Они шуршали. Остроголовый барсук вышел из кустов, чихнул, с размаха стукнув носом о землю, посердился, поворчал и ушел в лес. Сердито затрещали дрозды-рябиновики.
Туман поднялся вверх, надолго превратив деревья в серые призраки, но растаял. Тогда ударило солнце, сверкнуло донышко консервной банки. У корней сосны пошевелился зеленого цвета безопасный человек.
Клубилась голубая дымка. Коршун дошел до сухого конца ветки и, боясь удариться о ветки, кинулся вниз. Крылья подхватили его и понесли. Вылетев на опушку, коршун замахал вдоль бора. Летел, поглядывая.
Старик трусил. На двойной сосне, выскочившей в сторону, нынче гнездились ястреба-тетеревятники.
Как-то ястребиха погналась за стариком.
Он давно не мог драться на лету — сил не хватало и ястребиха словно знала это. Она догнала коршуна ударила его в затылок. Старик свалился и полдня сидел в кустах, опираясь на хвост и распустив крылья.
Полевой воробей, увидев коршуна, упал в траву и, стряхивая росинки, побежал в ней. Коршун различал бегущую птичку. Схватить ее? Нет, расшибиться можно.
Вон жаворонок, трясогузка… Все они уходят от него в траву.
Коршун дал круг, второй, третий, нашел поднимавшуюся от луга струю воздуха и стал медленно, широкой спиралью ввинчиваться в утреннее небо.