Под ним раскачивался серо-зеленый луг. Уменьшаясь, он притянул к себе огороды с дымом, идущим от знакомого шалаша. Вот знакомец в белой рубахе. (Галенкин, щурясь, глядел на коршуна снизу). Качаясь, огороды уменьшились и притянули серую пену окружающих тальников, затем берега двух сливающихся рек. Потом мосты, пароходы.
Наконец, коршун поднялся так высоко, что немигающим стеклянным взглядом увидел город, шапку дыма над ним и сверкающие нити рельсов.
…Коршун шевельнул гнутыми крыльями и заскользил вдоль реки, той, что поменьше и посветлей.
Он видел ее далеко, на часы неторопливого полета, видел ее живое сверканье, ее проступающие желтые мели и горбатые острова. А когда его неожиданно качало в воздухе или от слабости кружилась голова, коршун видел вертящуюся, беспокойную реку.
Рыбаки, задрав головы, смотрели на него.
Прилетев, рядом закружились еще два коршуна.
Каждый чертил свою спираль. Их воздушные пути пересекались.
Рыбакам казалось, что коршуны исполняют в воздухе медленный танец.
Кружась, они смотрели в воду.
Старый коршун первый заметил рыбку…
Мертвая, она плыла, светясь брюшком.
Коршун приподнял крылья, подогнул хвост и по крутой воздушной горке скатился к воде. С плеском окунув лапы, он сгреб рыбку. И — взлетел, махая крыльями, торопясь прочь. Коршуны погнались за стариком.
Догнав, они ударили его. Старик качнулся, но рыбку не выпустил. Коршуны опять ударили, один в хвост, а другой в голову.
Старик закричал от отчаяния и боли и опустился на поле. Оба коршуна сели рядом, сложили крылья и подошли. Старик злобно защелкал на них клювом.
Коршуны, молодые и яростные, напали. Они хлестали крыльями, щипали и толкали его. Старик выпустил рыбку и смотрел на коршунов, рвущих ее друг у друга. Слабость схватила его крылья, лапы, голову.
Старый коршун пошел. Увидел красную полевку, погнался и не поймал. Клюнул верещавшего кузнечика, но это было только противно. Ему хотелось мяса, теплого сытного мяса, приносящего сладкую дрему и силу.
Старый коршун взлетел, нашел ток воздуха, пахнущий травяной прелью, и поднялся с ним высоко-высоко.
Обед приготовил дед (Петр дал ему суповые концентраты).
Готовил на воздухе.
Петр пришел часа в два. В кастрюле доваривался суп, чайник плевал в огонь.
Дед вынес из шалаша пяток яиц и вылил в котелок.
— Гм, — сказал Петр. — Будет вкусно.
Он прилег у шалаша. Потянулся. Ему было хорошо. (Он выспался после ночи).
Ему казалось, что хорошо прожить так: караулить огород, варить суп, ночевать в шалаше.
И что люди, уйдя от простых радостей, ошиблись.
В городе Петр работал чертежником, имел жену, ребенка. Но хотелось ему заниматься фотосъемкой, жить в лесу. И его уже звали в биологический институт, обещая экспедиции, аппаратуру, оклад с полевыми добавками.
— Дед, — спросил он. — А где здесь наша земля?
— Какая тебе ишо земля?
— Ну фамилии нашей, Галенкиных, когда единоличничали?
— А за рекой, против палатки.
— Смешно — единоличники!
— Не смешно — земля была хорошая. Еще лес, рыба, дичь. Жили сытно, но, сам понимаешь, некультурно.
— Все равно смешно. Слушай, а чего наша семейка на город кинулась.
— Их и спрашивай, особенно дядьку-кровопийцу. Ты какое любишь хлебово? Гуще?
— Все равно.
— Ну режь хлеб. Вишь ли, хотели чисто жить. А еще — детьми порастеклись. Из армии в колхоз только мои сыны вернулись, и то дураки дураками. За всех Галенкиных у землицы чертоломят.
— А ты чего остался?
— Я привык жить вольно, вроде коршуна. Похлебаем, что ли?
Они съели суп, потом консервы «Рагу из лосося». Вкусны были рыбьи хрящики.
Старик жевал мелко и часто. Петр ел с жадностью. Пить чай не стали, а прилегли рядышком.
Старик рассказывал, где здесь были его капустные огороды, а где озера с карасями. Говорил, какой ягоды водилось больше. Потом долго врал о ружье, купленном у проезжего хохла.
Близился вечер. Плыли облака. Над лугом тряслась пустельга.
— Слушай, дядя Павел — хороший человек? — спросил Петр.
— Галенкины все хороши, — сказал дед. — Во сне.
— М-да, значит, добром его не возьмешь?
— Его вообще ничем не возьмешь. Пушкой разве.
Вечерело. Росли тени. Рыбаки развели костер. Светящиеся дымы путались в тальниковых густых кустах.
По железной дороге громыхали поезда.
Мальчишки, закатав штаны, побрели на отмель удить пескарей. Утренний свой улов они зацепили за колышек, воткнутый в берег. Гирлянда рыбешек, нанизанных сквозь жабры на шнурок, поблескивала в мелкой воде, среди рябых галек.