Галенкин оглядел лес, ища глазами коршуна. Увидел срывающихся с деревьев мелких птиц: будто кто снизу швырял их горстями, как зерно.
Павел Иванович, кончив строительный институт, сразу увез своих стариков в город. Деревня не манила, не звала его. Если и вспоминалась, то раннее просыпанье, заледеневший хлев, корова — ее надо было поить и кормить. Сейчас он стоял около пыльной — хоть пальцем расписывайся — машины и смотрел на огороды. Тщедушный урожай, кислая почва… Вот следы удобрения в виде серых лепешек. Ржавая трава. Копеечное дело! Даже свистящая в кустах птица старательно выговаривала:
— По копеечке… по копеечке…
Зачем жалеть это мокрое, чахлое место? Убрать его! — Он, пожалуй, с удовольствием вдыхал желтую пыль, перемешавшуюся с бензином. Глядя на уходившие машины, он яснее понимал свою силу. Он, умный и громадный, прицельно направляет удары своей воли и мысли. И рушатся деревья, бегут новые дороги, уходят в облака от веку прокислые воды. А глупые птицы, стаями вылетающие из леса, касаются его плеч и волос. Они подлетают, щекочут его…
Прораб кричал:
— Андреев, куда тебя черт несет к лугу, ты же в лес назначен!
— …Кирилл, жми в лес… Но если ты согнешь стрелу, то поимей в виду…
«Схожу-ка с визитом к родне», — решил Павел Иванович.
Петр увидел птиц из палатки. Он чертыхнулся, ввернул телеобъектив и стал снимать неровные лесные макушки и мчавшуюся над ними черную тучку птиц.
— Бедняги, — бормотал он. — Бедняги. Но как же я не учел их полет, не подготовился?
Он снимал.
И только сейчас он понял их бездомность. Понял — лететь им в новые места. А где они найдут их? Это как уход его матери с детьми в город, куда звал дядя Павел.
Но они люди, они шли к своим. А те?
— Бедные вы мои, бедные… — шептал он. Ему становилось неуютно, ему казалось, что гнали и его. Он бежит дорогами — неприютный. А где-то жена, и один остался сын.
Птицы — все дрозды, все мухоловки и корольки — пронеслись над бором, вернулись, снова пронеслись — к огородам, и сели там на тальники, согнув их к земле, и снова взлетели. К ним присоединились вспугнутые синицы, жаворонки и полевые воробьи. Теперь, свернувшись в плотную стаю, птицы стали подниматься. Уменьшился внизу лес, сблизились облака желтой пыли.
Из нее неслись вверх голоса машин. Это безумило птиц.
И высоко над птицами и лесом кружил старый коршун… Он старался понять шум, летанье птиц, и не мог понять.
Но птичья стая, крича в тысячи глоток, настигла и окружила коршуна. Он увидел рядом сотни раскрытых клювов. Старому коршуну стало страшно. Он летел среди воробьев и жаворонков, синиц и дроздов и тоже кричал — пискливым голосом.
Он летел вместе с птицами, затолкнутый в их плотную стаю, и сам не знал, куда летит.
…Птицы пронеслись вдоль одной реки, вернулись и полетели вдоль другой. Летели долго. Коршун чувствовал — он не выдержит этого бесконечного полета. Слабые птицы — корольки, аполлоновки, мухоловки — уже сыпались из стаи вниз. Они гнались за стаей и отставали…
Петр вышел на луг. Гул стих, пыль на дороге осела. Дядька Павел, стоя фертом у шалаша, о чем-то беседовал с дедом. По временам он ободряюще хлопал его по плечу. Старик покачивался под этими ободряющими ударами, от него взлетала желтая пыль.
Петр подошел к ним.
— Что, твоя взяла? — сразу начал задираться дядька. Все его морщинки выделила пыль. Петр увидел — их много, увидел, они — лукавы.
— Здесь мы поздно спохватились, — сказал Петр. — В других местах отыграемся.
— Запишем… Кури, — сказал дядька, протягивая Петру сигареты.
Петр курил редко. Сейчас дым горчил, сигарета жгла губы.
— Место здесь предельно богатое, — издевался дядька. — Из пыли можно краску вырабатывать. Охру. Желтую.
Но старик и Петр угрюмились. «Замшелые чудаки», — думал о них Павел Иванович.
— Может, пригласишь к себе? — спросил он старика.
— Заходи, заходи в мой дворец! — захохотал старик. — Заходи, дорогой племянничек, язви тя в печенку.
— Не пыли, старик, — сказал Павел Иванович. — Так надо. Я и тебя перетяну. В дворники или сторожа. Пойдешь?
Старик промолчал.
— Каменный век строительства, — сказал Петр, рассматривая шалаш.
— Верно, есть элементы первобытной техники. Вишь, как он ловко жерди положил. А смотри, лампочку приспособил, аккумулятор раздобыл. Нет, здесь не каменный век. Пойдешь в дворники? А?
— Петька, сгоняй за водкой, — велел старик, не отвечая Павлу Ивановичу. — На станцию иди, в буфет.