И Петр ушел.
…К выпивке дед сжарил яичницу — полную сковородку. Они выпили водки и стали есть. В шалаш пришел шофер Павла Ивановича. Он допил оставшуюся водку и поехал на реку мыть «Волгу».
Старик, жуя, шмыгал носом. Петр вертелся, ему хотелось уйти.
Павел Иванович же ощущал себя как дома. Он прилег на стариковскую лежанку.
— Петька отчасти прав, — говорил он. — Морально он на коне, а я хожу в истребителях природы. Вот, отругают меня в газете, проберут в инстанциях. За что? Не я же истребил вокруг города березовые леса и красные боры, не я повыловил рыбу, не я выбил дичь. Хотя и приложил руку. Не отрицаю. Здесь два процесса — природный и влияние человека. Но дело сделано, его нужно кончать.
— Забавное говоришь, — сказал Петр. — Ну, я иду в палатку, а то работяги нашкодят.
Павел Иванович прищурил глаз.
— А отчего со мной не поедешь? Считай, ничего здесь больше нет.
— Я поброжу, поснимаю, понаблюдаю разрушение. Видишь ли, хочу понять, что ощущает бездомный зверь или птица.
— А-а, на психику станешь давить? Через газету?
— Возможно…
Павел Иванович вдруг обиделся.
— Ну хорошо, допустим, ты снимаешь птах. А на кой лешак, позволь тебя спросить?
Петр молчал.
И Павел Иванович спрыгнул с лежанки и стал надевать пиджак.
— Черт вас всех побери! — говорил он. — Сплошь дураки и сумасшедшие. Надоели. Улечу на Луну, там буду строить. Надоели мне сумасшедшие, старые и молодые.
— Молокосос! — завизжал, вскакивая, дед Галенкин и хватил стаканом об пол. — Молокосос!.. Орешь! Здесь я ору! Я тебе покажу дурака! Я тебе покажу дворника!.. Вон!
— Ноги моей здесь не будет! — крикнул Павел Иванович.
Он выскочил из шалаша и опомнился. И пошел по расковырянной дороге к реке.
— Дурни, — бормотал он на ходу. — Какие дурни.
Придя на реку, он увидел свою машину и голого шофера с ведерком. Тот черпал воду и окатывал автомобиль, прыгая от водяных брызг.
— Павел Иванович, что я нашел! — закричал восторженно шофер.
— Что там еще? — спросил архитектор недовольно.
— Дохлого коршуна! И не воняет. Хотите его на ч-учело?
— Покажь.
Шофер дал птицу. Павел Иванович осмотрел ее, неожиданно легкую, с обмахрившимися перьями, с носом-крючком, как у глупого деда.
«Этот, последний».
— Не нужно, — сказал он.
И шофер бросил коршуна в кусты. А Павел Иванович, пока тот возился с машиной, ходил по берегу, бросал в воду камешки и думал о Геленкиных, лесе и дохлом коршуне.
Думал — так надо, город наступает. Но было жаль дураков. И Павел Иванович думал, что если город растить вверх, делать одно здание, но в тысячу этажей, то можно всех примирить и всем найти на земле место.
Мокрые звезды
Три дороги разбежались в разные стороны.
Первая дорога — хозяйственная, поковыренная тракторными гусеницами. Вдоль нее росли пыльные шампиньоны.
Вторая дорога — отдыхательная, веселая, уводившая к березникам да синим елочкам, к дымкам и палаткам. Вдоль нее лежали шарики дождевиков.
Третья дорога странная.
Она ходила из стороны в сторону, путалась в кустарниках, прыгала через ручьи и вдруг становилась широким вылежанным местом среди ромашек.
И то она разбегалась во все стороны тропками-строчечками, то собирала себя вновь.
Это была дорога любопытного. По ней я и пошел.
Он собран из берез и осин.
Он полон птичьих свистов.
Здесь работают мастера. Они свистят и колотят в маленькие барабанчики. Есть и флейта-иволга.
Я вошел в островок и колебаниями веток и стуком ног своих спугнул птиц. Закричали дрозды: «Чужой! Чужой!» Убрала свою флейту птица-иволга. Только самые крохотные мастера не увидели во мне врага. Они по-прежнему свистели и били в барабанчики. Они — мудрые и невидимые — вызванивали ритм на зеленых лиственных пластинках.
Лес звенел…
Так получилось — на моих глазах сверху упала и стала входить в кору мертвого дерева бабочка — рыжий коконопряд.
Дерево это многих прячет в своей коре — седой и лохматой, как лешачья грудь.
Я покопался в коре пальцем — стали вылезать бабочки-совки и бабочки-снежницы и обычные, натершие всем глаза, жуки.
И взлетела птица вальдшнеп, выскакнула белка и растаяла красным туманом.
И тут сверху ударил крупный дождь, прибил травы, и мокрая земляника посмотрела на меня в сотни травяных промежутков налитыми кровью глазами.
Мне стало жутко.
Я пошел, пошел в сторону.