Он явно был из той породы вечно юных стариков, которые до самой старости сохраняют юношескую живость. Невысокий, плотный, если не сказать толстый, он едва доставал мне до плеча, но казался выше благодаря огромному, куполом, лбу, плавно переходящему в обширную лысину, укутанную, как облаком, венчиком седых волос. Выцветшие до серости глаза, прячущиеся в бойницах морщин, энергично поблескивали. Резкие, излишне рваные движения выдавали в нём явного холерика. Но больше всего на меня произвел впечатления его мундир. Несмотря на пристрастие большинства местных мужчин к военной и полувоенной форме, ходить in fiocchi (фр. – в парадном костюме) предполагалось лишь на исключительных, торжественных мероприятиях. В быту в парадное одевались лишь записные модники. При всей внешней броскости парадная форма была малопригодна для повседневного ношения. Она сковывала движения, делая затруднительным даже самые простые операции. Особенно много неудобств вызывали штаны. В кавалергардском полку, например, белые рейтузы из лосиной кожи надевали влажными, чтобы они идеально обтягивали фигуру. Любивший щегольски одеваться Николай I по нескольку дней должен был оставаться во внутренних помещениях дворца из-за болезненных потертостей на теле от форменной одежды. Однако граф был явным исключением из общего правила. Его парадный мундир блистал, нет, он слепил обилием орденов и медалей. Владимирская лента, Анна, Белый Орёл, А Александр Невский, Андрей Первозванный, были и другие награды, но в глаза бросались именно эти. Общий вес этих регалий, по моим скромным прикидкам, тянул килограмма на полтора. Самым удивительным было то, что граф ухитрялся мало того, что будто бы не замечать сего веса, так он ещё и каким-то, абсолютно непонятным для меня образом, не издавал ни звука при перемещении. Ни лязга орденов, ни бренчания медалей – ничего. Поразительно. Граф двигался абсолютно бесшумно, словно с детства брал уроки у японских синоби.
– Ваше Императорское Величество, позвольте поприветствовать вас. Встреча с вами доставляет мне наивысшую радость, сравнимую по своей силе лишь с горем утраты по вашему августейшему отцу, – прижимая одну руку к сердцу, склонил голову в старомодном поклоне Блудов.
– Добрый день, Дмитрий Николаевич.
– Примите мои соболезнования, Ваше Величество. Внезапная смерть вашего отца, невосполнимая утрата для империи многих миллионов её подданных, – дождавшись моего кивка, он продолжил. – Однако, у меня не возникает даже тени сомнения о блестящем будущем нашей страны под вашим умелым правлением….
– Извините, но я тороплюсь, мне необходимо зайти в свой кабинет перед заседанием, – перебил я его.
– Вы позвольте мне проводить вас?
– Да, конечно.
– Должен заметить вам, Ваше Императорское Величество, вы просто превосходно выглядите. Глядя на вас, никто и не подумает, что совсем недавно вы были серьезно больны. Думаю…
– Дмитрий Николаевич, прошу прощения что перебиваю, но у меня есть к вам несколько вопросов. И раз уж мы встретились, то, пользуясь случаем, мне хотелось бы задать их вам.
– Я весь во внимании, Ваше Величество.
– Вы не могли бы объяснить мне, почему информация, которую предоставляет мне Канцелярия либо не полна, либо напротив чрезмерно подробна?
Проблема предоставляемой мне из канцелярии информации меня серьёзно волновала. Пока я был в Гатчине, каждый день фельдъегерем мне оставлялись пять-шесть пакетов с документами, требующими монаршего внимания. Пакеты были весьма солидного размера, каждый по весу тянул на килограмма три-четыре. И если бы не привычка человека XXI века обрабатывать огромный объём информации 'По-диагонали', выхватывая только суть, не задерживаясь над деталями – я бы просто утонул в бумагах.
Кстати в этом было существенное моё отличие от людей XIX века. Я заметил, что матушка, братья и всё остальные окружавшие меня люди читали несколько иначе. Они концентрировали своё внимание на каждой строчке, каждом слове, вдумывались в них. Если мне требовалось несколько секунд для того чтобы прочитать страницу текста, то у других – несколько минут. Зато если у меня по прочтении оставалось лишь общее восприятие текста и главные его мысли, то остальные могли почти дословно воспроизвести прочитанное.
Так или иначе, проблем с объёмом документов у меня не возникло. Зато они возникли с их сортировкой. Не знаю вина в том фельдъегерей или же бумаги изначально передавались из канцелярии в таком виде, но внешне это процесс разбора документов напоминал, простите за аналогию, копание в мусорном баке. Отчёты департаментов, записки министров, проекты указов, результаты ревизий – всё это было перемешано и утрамбовано в пакеты без какого-либо, даже самого элементарного признака порядка. Я вываливал весь этот ворох на ковер в спальне и пытался хоть как-то отсортировать. Я вылавливал важные документы из общей кучи и, прочитав, откладывал у сторону. Особо важные убирал в особую папочку, дабы всегда были под рукой. Но просто сортировкой дело не заканчивалось. Разложив более-менее содержимое пакетов по стопкам, мне было необходимо проверить, ничего ли никуда не завалилось. И это было абсолютно насущная необходимость. Потому как в первый день я выловил очень важную записку о состоянии российских железных дорог из объёмного труда по описанию казенных земель на Дальнем Востоке. Сия записка была сложена вчетверо и видимо использовалась в качестве закладки. А второго дня отчёт о расходовании средств II отдела Е.И.В. канцелярии был мною найден (признаюсь случайно) за переплётом (!) бухгалтерской книги министерства государственных имуществ. Как он туда попал – ума не приложу, но тут уж явно не фельдъегерская служба была виновата. Всё это наводило на вполне определённые мысли. И, как вы сами понимаете, текущее положение дел меня совершенно не устраивало.
На мой, казалось совершенно справедливый упрек, Блудов разразился речью в стиле faisait la phrase (фр. разглагольствовал). Никогда не думал, что можно так непонятно отвечать на ясно поставленный вопрос, однако графу это блестяще удалось. Из его объяснений я уловил только основную мысль – Блудов обещал исправиться и лично все проконтролировать.
– Быть может, у вас ещё остались какие-то вопросы ко мне, которые вы желали бы задать, прежде чем приступите к этому бесконечно скучному прослушиванию заседания Комитета министров, –
– Нет, практически не осталось. А что, Дмитрий Николаевич, неужели и вправду мне придется скучать? – я был несколько удивлен таким поворотом.
– Разумеется, нет! Как можно подумать такое? – смотря мне прямо в глаза, искренне возмутился Блудов.
– Постойте, но ведь Вы мне только что сказали про безумно скучное прослушивание заседания Комитета Министров?
– Именно так! Абсолютно верно! Именно это я и сказал, просто невыносимо скучное и унылое заседание, – энергично кивая головой, подтвердил граф.
– А разве это не подразумевает, что мне придется скучать?
– Что Вы! Разумеется, нет! – честно глядя мне в глаза, отвечал он.
Я был в полном недоумении и усомнился, слышим ли мы друг друга, поэтому решил на всякий случай уточнить.
– То есть Вы хотите сказать, что заседание Комитета министров бесконечно скучное, но мне скучать не придется? Я верно Вас понял?
– Совершенно! Отдаю должное вашему блистательному уму, о котором я не раз слышал от ваших воспитателей.
– Эээ, – вот теперь я запутался окончательно, – Дмитрий Николаевич потрудитесь объяснить мне, что это значит.
– Что Вы подразумеваете под 'это', Ваше Императорское Величество?
– Под 'это', я подразумеваю вопрос: 'почему мне не придется скучать на этом безумно скучном заседании?'.
– А вот Вы про что! Дело в том, что есть множественное количество административных единиц, принадлежащих к Его Величества Императорской Канцелярии, стремящихся создать обстановку наилучшего благоприятствования и удобства для Вашего Императорского Величества, и оградить Ваше Императорское Величество от многих ненужных для предоставления Вашему вниманию сведений, в виду не сравнимой ценности вашего времени, должного тратиться на обдумывание Вашего Императорского Величества гениальных и всеобъемлющих государственных идей.