Газет Мохов выписывал более двух дюжин изданий всех направленностей, избегая лишь сугубо политического толка. Жизненная позиция его была такова - не лезь в свары власть имущих и они тебя не коснутся. И надо сказать данный принцип его еще ни разу не подводил.
Увлечение Мохова, а так же щедрое его меценатство начинающим писателям, создало Савелию Ивановичу высокую репутацию в среде букинистов Москвы. Перед ним были открыты двери всех литературных салонов, однако, будучи человеком, воспитанным в строгости и скромности, купец предпочитал провести вечер за чтением любимой книги, её обсуждению в незнакомой, шумно-болтливой компании.
Одно лишь угнетало Савелия Ивановича - что его абсолютная неспособность к языкам не позволяет ему насладиться изданиями иностранными. Читая рецензии на книжные новинки Франции, Англии, он лишь печально вздыхал и принимался томительно ждать выхода переводов заинтересовавших его повестей. Впрочем в последнее время купца-библиофила все чаще посещала идея нанять грамотных писак, владевших языками, и организовать собственное книгоиздательство.
* * *
В этот день Савелий Иванович, как обычно, после полудня передал управление в лавке на Манежной молодому, но уже дельному приказчику, кликнул ямщика и отправился в свой любимый трактир на Рождественке. Трактир для Мохова, как и для большинства русских купцов, был Главным Местом. В трактирах заключали сделки, пускались в разгул, назначали деловые встречи, проводили часы отдыха в дружеской беседе, ну и, конечно же, столовались.
Сегодня на Рождественке посетителей было немного. Это в воскресные дни и по праздникам трактир был всегда битком набит завсегдатаями, большей частью уже пьяными или же явившимися 'чуток добавить'. Но такие дни Савелий Иванович не жаловал, предпочитая проводить их, как это было заведено у них в общине, в кругу семьи, чинно, степенно.
В будни же зал трактира частенько был полупустым: большинство столов в трактире были именными, закрепленными за постоянными посетителями, и до известного часа никем не могли быть заняты кроме своего владельца. Так было и сегодня.
Пройдя по залу и поприветствовав присутствующих, Мохов подошел к своему столу и тепло поздоровался с сидящим рядом купцом Сосновским, с которым у него изредка бывали общие дела:
- Доброе утро, любезный Орест Гавриилович. Что-то новенькое читаете? - заинтересовался Мохов, увидев в руках своего давнего знакомца и традиционного собеседника газету с незнакомым названием 'Переводная Пресса'. Из газет в последние месяцы самыми популярными стала 'Метла', издаваемая Лесковым, и 'Голос', под редакцией Краевского. Хотя 'Метлу' Савелий Иванович не жаловал - уж больно жесткой была политика редакции. Да и материалы в ней были подобраны такие, что купцу, если сердечко пошаливает, лишний раз и читать не следует.
- Здравствуйте, Савелий Иванович, присаживайтесь, - приглашающе похлопал по спинке соседнего стула Сосновский, - сегодня утром общался с Гришиным, из казначейства, он и презентовал сей экземпляр. И в самом деле прелюбопытнейшее издание, как я понимаю, предназначенное для государевых чиновников, дабы они в курсе были как отечественной политики, так и настроений за границей. Публикуются в нём переводы статей о Руси из иностранных газет и журналов, причем из самых известных: 'The Times', 'Le Figaro', 'Die Presse'. Вот почитайте, - протянул он пару уже прочитанных и отложенных им в сторону страниц Мохову.
С опаской взяв предложенное, Савелий Иванович, задумчиво протянул: - Ну что ж, ознакомимся, пожалуй.
Присев за столик Мохов подозвал полового и попросил себе порцию осетрины с хреном, дымящийся каравай черного хлеба, ботвиньи с белорыбицей и сухим тертым балыком, тарелочку селянки из почек и серебряный жбанчик с белужьей парной икоркой. Ну и конечно десяток расстегаев с разными начинками, а вдобавок красного, байхового чая в огромной, именной чаше, расписанной золотыми петухами, положенной ему как завсегдатаю.