После причастия наследник сделал всем присутствовавшим знак рукой и несколько раз повторил очень громким голосом: «Прощайте, прощайте, прощайте!» Мало-помалу его мысли начали путаться. Я услыхала, как он еще раз сказал: «Папа, извините меня все, это все я», — а потом: «Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу!» Это происходило в 9 часов утра, после чего он говорил все меньше и меньше, слова были все более бессвязны; два раза он засыпал. У докторов не оставалось уже и маленькой надежды спасти его, но я верила, что Бог сотворит чудо и отдаст нам его по нашим неотступным молитвам. Должно быть, столь жаркие молитвы всей необъятной Руси смогли, наконец, дойти до Него. Совершенно внезапно жар спал. А наследник уснул крепким сном выздоравливающего.
Проснувшись почти в полночь, он, впервые за последние дни, тут же признал окружающих и, едва поприветствовав, потребовал себе бульону. Радость императрицы не знала границ — впервые за неделю наследник испытал голод, верный симптом прибывающего здоровья. Мы боялись верить своему с частью. Императрица не отходила от него ни на минуту и даже кормила его с ложечки.
Весь день цесаревич крепко спал, просыпаясь лишь для принятия пищи. Его щеки залил здоровый румянец. Доктора, боявшиеся в который раз обмануть наши ожидания, объявили его спасенным лишь во вторник.
Все, как один, ощутили на себе милосердие Божие. Я чувствую себя до того окрыленною счастливым известием, как будто мы и не проводили целой недели, постоянно колеблясь между надеждой и отчаянием, снова надеясь при малейшем утешительном признаке. Болезнь миновала».
Едва проснувшись, я обнаружил себя одетым в пижаму, как две капли воды похожую на ту, что была на мне в первый день. Похоже, раздевание меня в бессознательном состоянии скоро войдет моим адъютантам в привычку. На этот раз я лежал посреди огромной кровати, похожей на настоящий полигон, тусклый свет освещал просторную комнату, а за огромными, высокими окнами, немного прикрытыми шторами, противно моросил осенний дождь вперемежку со снегом. Рядом со мной сидела какая-то женщина, ее лицо показалось смутно знакомым, верно, Николай не раз видел ее во дворце. Увидев, что больной открыл глаза, она тут же упорхнула из комнаты, громко шурша своей пышной юбкой.
Я быстро провел ревизию своему организму — вроде все относительно нормально. Похоже, жив, слияние успешно закончено, и тело контролирую Я.
Скрипнула дверь.
— Коленька, как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? Ты нас всех до смерти напугал! — произнесла вихрем ворвавшаяся ко мне женщина, в которой Николай во мне сразу распознал свою мать. Подбежав, приподняв юбки к кровати, она потрогала мой лоб холодной рукой. — Всю неделю мы неотступно молились за твое выздоровление.
— Не волнуйтесь, мама, я чувствую себя гораздо лучше, — ответил я и, с трудом скрывая изумление, поцеловал ее руку, лежащую на моей щеке. Оказывается, я пролежал в постели больше недели! Для меня же весь этот кошмар слился в одну сплошную непрекращающуюся ночь. Вот это да! Наверное, нервы всем истрепал жутко. Мама вон на пять лет постарела. На заднем фоне промелькнула запоздалая мысль, что, похоже, самим собой мне остаться все же не удалось.
— Еще ночью, в день твоего приезда, лейб-гвардии Преображенский, Семеновский и Измайловский полки присягнули тебе на верность, Коленька, а днем и остальные полки в столице последовали их примеру. Все верят и молятся за твое скорейшее выздоровление и ждут твоего помазания на царствие… — Она не договорила, но я живо ощутил ее страх за меня. Страх, что я снова впаду в беспамятство.
— Не волнуйтесь, мама. Со мной все в порядке, думаю, что в самом скором времени я совершенно поправлюсь.
То, что мать обрадовалась, было видно невооруженным глазом, хотя ничего толкового я ей точно не сказал. Только то, что она так хотела услышать. На ее все еще красивом, несмотря на возраст, лице робко расцвела грустно-счастливая улыбка, та самая, которая, вероятно, возможна только у наших матерей.