Сначала Лесков недоумевал, из-за чего возникла такая срочность, граф был, конечно, чрезвычайно влиятельной фигурой в обществе, да и в литературных кругах был весьма известен. В его доме, на Невском проспекте, 82, еженедельно собирались маститые литераторы и молодые публицисты, дабы поговорить о новостях, обсудить творчество коллег и просто насладиться беседой. Лесков и сам не раз бывал на этих салонных вечерах. Но это никак не объясняло той спешки, с которой он был вызван в столицу.
Однако все стало ясно при одном лишь взгляде на оборотную сторону именного приглашения, предназначенного лично ему. На ней были всего две строчки, но своим значением они придавали сей бумаге вес надгробного камня для всякого, кто откажется его принять.
Верхняя, пролегшая размашистым, но твердым почерком через весь лист, гласила: «Пренепременнейше желал бы видеть Николая Семеновича Лескова на сем приеме. Н. II». Чуть ниже ее расположилась вторая фраза, сделанная почерком жестким, мелким, но аккуратным в каждой буквы: «Усову. 27.11.63 г. Игнатьев».
Именно этими двумя небрежными фразами и объяснялись суетливость и волнительность Павла Семеновича Усова — редактора «Северной пчелы», которые по прочтению приглашения вполне передались и Лескову. С одной стороны, все было ясно: начальство, хоть и тайное, приказывает. (Прим. автора — газета «Северная пчела» была негласным политическим и литературным органом III Отделения и курировалась лично Бенкендорфом, а за ним Долгоруким. Теперь же руководство газетой перешло к Игнатьеву). Наше дело маленькое — брать под козырек.
С другой… почему именно он, Лесков, и зачем вообще понадобился этот прием? Ночь, проведенная в раздумьях, тоже ни к чему не привела. В итоге Николай Семенович решил, что, если судьба подкидывает ему такие загадки, лучше всего положиться на ее благочестие и смело идти вперед.
— Кхе-кхе, — вежливое покашливание вывело писателя из задумчивости.
— С кем имею че… — начал было Лесков, поворачиваясь, но так и застыл на полуслове. Перед ним в компании ординарца, в форме гусара лейб-гвардии полка стоял император. — Ваше императорское величество…
— Добрый вечер, Николай Семенович, — искренне, как-то по-детски улыбнулся собеседник, и Лесков внезапно понял, насколько юн государь. — Рад, очень рад видеть вас.
— Я не мог не откликнуться на столь адресное приглашение, ваше величество, — почтительно склонил голову Лесков.
— О, я просто хотел поблагодарить вас за прекрасную статью о пожарах, — отмахнулся государь, — конечно, многие сочли ее чересчур резкой… — здесь император сделал заговорщическую паузу и, чуть приблизив лицо к Лескову, тихо сказал: — но лично я считаю, что вы были даже излишне скромны. Иногда и резкость необходима.
Статья, о которой говорилось, действительно имела оглушительный резонанс. В 1862 году Лесков написал в «Северной пчеле» передовицу, связывающую серию тогдашних петербургских пожаров со слухами о революционерах-поджигателях. Газета потребовала от Кабинета министров немедленного опровержения или доказательства этих слухов. В ответ на Лескова посыпались обвинения в клевете, а сочувствующие революционному движению публицисты и вовсе устроили кампанию травли автора.
— Благодарю, ваше величество, за столь лестную оценку, — медленно ответил Николай Семенович, думая про себя, что бы ответить. Слишком уж велик шанс был ошибиться и высказать не то, что хотел бы услышать собеседник. А учитывая, что в разговоре с ним император был явно заинтересован, как следовало из приглашения, допустить ошибку могло дорогого стоить.
Государь в последнее время стал основной темой сплетен и пересудов в столице, со многими из которых Лескова уже познакомили коллеги по редакции. Одни говорили: новый император — вылитый Павел I, безвозрастное дитя, не наигравшееся в игрушки и путающее реальную жизнь с детскими забавами. Другие возражали, что куда больше Николай похож на Александра I. Такой же блистательный, полный природного артистизма, часто идущего во вред, чем во благо. Третьи, признавая юношескую непостоянность государя, считали, что своей увлеченностью всем новым, в сочетании с пылом и горячностью, Николай Александрович идет по стопам своего великого предка — Петра Алексеевича. В этом калейдоскопе мнений трудно было вычленить истину.