“Маршал этих славных Соединенных Штатов. Теперь, если у вас есть какие-то претензии к законам нашей великой страны, я полагаю, вы можете обсудить это со мной и моими людьми, но я считаю, что по-джентльменски было бы отпустить женщину Коулин, чтобы она могла добраться до безопасного места, прежде чем я разнесу твою чертову дурацкую башку за неподчинение моему прямому приказу.”
Рейнхольд застыл, его лицо покраснело. Хотя он не давал никаких указаний, дверь дилижанса распахнулась. Он повернулся на сиденье и увидел выходящую Грейс Коулин. Один из нанятых им людей даже придерживал для нее чертову дверь открытой!
Трусы!" — кричал он. "Нет смелости выйти на схватку?
Наемники медленно вышли, подняв руки вверх. Похоже, им платили недостаточно, чтобы они шли рука об руку с законом. Грейс задрала платье почти до колен и перешла на бег. От ее дыхания в осеннем воздухе поднимался пар.
Рейнхольд кипел от злости. “Вернись, ведьма!”
Но школьная учительница продолжала бежать. По мнению Рейнхольда, это усугубляло ее вину. Добрая христианка не стала бы скрываться от обвинения в колдовстве. Она хотела бы очистить свое имя, пусть даже с помощью пыток. Рейнхольд не планировал заходить так далеко, и она должна была знать это о человеке с его высоким характером. Он просто хотел задать ей вопросы. Что ж, очевидно, она не хотела, чтобы ее уличили во лжи. Добравшись до стражей закона, она спряталась за ними, глядя на Рейнхольда дьявольскими глазами. Маршал сошел со своего коня и помог ей подняться, а затем снова забрался в седло. Хотя для этого ему пришлось вложить винтовку обратно в ножны, он не выказал никаких признаков страха. Рейнхольд явно не беспокоил его, и это еще больше оскорбляло Рейнхольда.
Маршал Генри Рассел натянул поводья, и его лошадь снова потрусила вперед. Оказавшись рядом с дилижансом, он поднял глаза на Рейнхольда и затянулся трубкой, отблески табака освещали его суровое выражение лица.
“Я хочу, чтобы ты убрался из моего города до восхода солнца”, - сказал он. “Твоя хозяйка может остаться, если ей так хочется, но тебе и этим бездельникам больше не рады в Хоупс-Хилл. Если ты еще раз покажешься здесь, то можешь обнаружить, что танцуешь польку на конце веревки.”
Жар, поднимавшийся в груди Рейнхольда, туго сжал его сердце. Тысяча проклятий вертелась у него на языке, но он ничего не сказал.
“Ты понял меня, мальчик?”
Несмотря на седые волосы на лице, Рассел мог быть всего на десять лет старше самого Рейнхольда. Назвать его мальчиком было еще одним ударом по гордости Рейнхольда. Так нельзя было разговаривать с другим белым человеком.
“Я вас прекрасно понимаю”, - сказал Рейнхольд. “Но только потому, что ты избавился от меня, это не значит, что все кончено. Я не единственный, кто хочет, чтобы эта женщина призналась.”
“Тогда вы можете увидеть, как другие вскоре присоединятся к вам, не так ли?” Рассел наклонился к нему. “Я не потерплю линчевания в моем городе. Нет, если только я не тот, кто затягивает петлю.”
“Значит, теперь это твой город, не так ли? Я думал, что эта земля принадлежит людям, живущим на ней.”
“На сегодняшний день это население включает в себя и меня. Теперь я закон в Хоупс-Хилл.”
Он ударил пятками, и лошадь двинулась вперед. Когда они проходили мимо, Грейс сердито посмотрела на Рейнхольда, ее взгляд не дрогнул. Остальные стражи закона последовали за ним. Когда они вошли в тень, ведущую обратно в город, Рассел сделал последнее заявление.
“Восход солнца, Барли. Восход солнца.”
“Я просто не понимаю. Ведьма? Я?”
Генри Рассел откинулся на спинку стула. Кабинет был меньше, чем тот, что у него был в Баттлкрике, но и он сойдет.
“Вы новенькая в городе, мисс Коулин. Незнакомец всегда становится первым козлом отпущения, когда все превращается в катавампус.”
“Но колдовство? Сейчас не 1600-е годы. Это современные времена”.
“Вы не услышите от меня никаких возражений по этому поводу, мэм, но жители этого города, ну, многие из них все еще паломники. Суеверия имеют свойство передаваться от одного поколения к другому. Даже я не свистлю, когда прохожу мимо кладбища.”
Грейс вздохнула, потирая больную шею. Рассел взял ее к себе. Длинные темные волосы и такие же темные глаза — чудо среди множества блондинок и рыжеволосых, к которым он привык. Ясно, что она не была мексиканкой, но, возможно, в ней была немного испанской крови. Ее домашняя одежда, хотя и не была слишком откровенной, нисколько не скрывала ее прекрасных форм. С такой внешностью из нее вышла бы хорошая танцовщица, но она была слишком образованна для такой профессии.