Тринадцатый
Тринадцатый
Если завтра будет такое же, как и вчера, я сдохну. Вопрос лишь, каким образом. Легко, или придется помучиться. Календарь на стенке - архаичен. Пластиковые листы, светящиеся цифры. Месяц до дня рождения. Гомерическая улыбка наползает на лицо. Давлю истерический смех, готовый вот-вот прорваться. Кинет ли судьба подарок, словно кость псу, или все будет как обычно? Месяц до даты. Дотяну ли?
Быт
Быт скуден, бесперспективен, но разбавлен всякими ужасами, что способны ввести в ступор.
Как обычно, раскрывается гроб, оттуда валит пар. Раздается натужный кашель, затем чихание. Почему-то всегда такая вот реакция.
Тельце переваливается через борт, неловко ощупывает опору.
Затем маленькие ножки шлепают по лужицам хранилища. Редкие огоньки красных авариек и оранжевых - дневного света - выдергивают силуэт ребенка. Ребенок подходит к системе управления.
Этот ребенок - я.
Тощими ручонками обхватываю рычаг, дергаю за него, вкладывая в рывок весь свой невеликий вес. Рычаг лязгает, гроб медленно закрывается, уходя в перезагрузку.
Каждый раз проклинаю себя за то, что никак не могу наладить систему теплоподачи. Мерзнуть каждый раз после процедуры - надоело до чертиков.
Дрожа, с грустью окидываю взглядом шкаф и натягиваю комбинезон: их все меньше и меньше.
Осматриваю индикаторы и датчики, по привычке убеждаюсь, что гроб протянет еще не один десяток циклов. Мой гроб - на редкость надежная штука. Просто островок стабильности в этом буйном, вечно меняющемся мире.
Закрываю хранилище и иду по своим делам.
Например, сейчас нужно идти на завод.
В место, где меня убили три дня назад.
Да.
Три дня назад я снова умер.
Впрочем, смерть была легкая, даже приятная - а значит - нещитово. Пара сквозных дырок в груди от залетных агрессивных дронов, короткое бегство, забивание своей слабеющей тушки в вентиляционную шахту, кровопотеря и замерзание, переходящее в долгий сон.
Главное три дела я тогда сделал.
Глаза мертвеца
Нелегко вытаскивать тело из воздухопровода. Особенно по прошествии четырех дней. Ботинок дергается, цепляясь за рельефы, почему-то хочется блевать. Но комбинезон, новый, почти не подранный, ядовито-желтого цвета, - остался только один. И я обязан его снять. Наконец вываливаю труп на пол. Спешно облачаюсь в комбез. Не до брезгливостей, и закалка у меня уже что надо. Теплеет. Зима отступает. Снежинки застывают на стеклянных глазах тела. Моего тела. Мой труп, пацана двенадцати лет. Далеко не первый.
В глазах застыло удивление. Еще мне кажется, что прежний я - умиротворен. И это правильно. Ведь три вещи прежний я сделать все же успел: смерть пришла далеко от дома, комбез цел, тушку не сожрали местные кто угодно.
Тушка ложится на тачку, сервомоторы давно почили в бозе, но я неприхотлив - есть колеса и ладно, благо оплавленная при посадке почва довольно ровна.
Последний раз смотрю в глаза самому себе. Кажется, в таких случаях надо читать молитву или говорить что-то пафосное. Щаз. В этих местах не до условностей.
Тело переваливается через бортик бассейна, зависая на миг. Слабый я не могу толком осилить подъем и захоронение старшего себя в ванне лаборатории. Там бактерии и кислотная среда. Мое тело даст мне немного жизни. Белок, аминокислоты и прочие вкусные пищевые ценности.
Прах к праху, все там будем.
Тело плюхается в субстанцию.
Чавкая, она поглощает тушку, засасывая ее на дно.
Глаза мертвеца последний раз смотрят на меня умиротворенно.
Затем все исчезает.
Хорошо.
Богатства
Всех богатств моих на планете - лаборатория с батареями и бассейном, заводик с шахтерскими дронами, занимающимися буровой выемкой, клонилка со сбитой матрицей, хрустальный гроб с принцессой и передатчик. Антенна передатчика, последняя из запасных, пережившая пару десятков зим, пяток землетрясений и боевые действия, мой единственный шанс. Раз в полгода, поднакопив энергии, я могу прорубить не окно, а так, щелочку, и кидануть свой робкий SOS чуть дальше, к системному приводному маяку. В надежде, что он уже перешлет сигнал в обитаемый сектор. Эта часть рукава никогда не считалась перспективной, и до ближайшего районного центра с аптекой, телефоном, больничкой и джакузи - двадцать световых лет.
Лаборатория исправно снабжает меня белками и прочим полезным дерьмом. Воняет, правда, жутко, но я привык. Другой пищи здесь почти нет. А для прочих представителей местной флоры и фауны пищей уже являюсь я. Несколько десятков раз так и было, и воспоминания об этом не самые приятные.
Клонилка исправно дарит мне жизнь и надежду. Армейский образец, но даже он сдал: после всех пертурбаций сбилась матрица, и вместо себя обычного я каждый раз очухиваюсь в теле пацана двенадцати лет. Это напрягает, но и к этому привыкаешь. Вечная юность, привет, я Питер Пэн.