Однако это была лишь видимость выздоровления. Бриллиантовая лихорадка не отпустила Воробьянинова. Больной, извращенный разум просто вычеркнул из памяти все то, что произошло с Ипполитом Матвеевичем после вскрытия последнего стула, взамен услужливо подсунув теорию, не имевшую ничего общего с реальностью. Воробьянинов уверился, что стульев на самом деле было ТРИНАДЦАТЬ. А значит, сокровище покойной тещи все еще ждало его, прикрытое английским ситцем в нежный цветочек. На них еще ерзал упакованный в галифе или суконные брюки зад какого-нибудь ответственного работника. На стуле еще вздыхала романтическая девушка, приготовляя уроки для экзамена в Промакадемию на факультет текстильной промышленности. Сумасбродный поэт на манер Трубецкого еще попрыгивал на драгоценном кладе, изгрызая карандаш в поисках рифмы к слову Турксиб**. Конкурентов у Кисы в погоне за сокровищами более не было, ведь, как он полагал, товарищ Бендер давно уже спал вечным сном под сенью могучих лип на каком-нибудь уютном столичном кладбище.
В общем, Психиатрическая клиническая больница за номером один имени товарища Кащенко извергла из своих недр на апрельские московские улицы крайне опасного и опытного в делах криминальных сумасшедшего.
Параллельно Ипполиту Матвеевичу из схожего дома призрения, только на далеком и теплом Кавказе, освободился бывший священник церкви Фрола и Лавра отец Федор Востриков. Епархия, истомившись ждать свое блудное дитя, прислала на его место другого служителя. Брошенную сумасбродным супружником попадью Катю выселили из принадлежавшего церкви домишка, и лишь с одной сменой белья, увязанной в убогий узелок, она, рыдая горькими слезами, отправилась просить принять ее из милости давно и страшно сердитого на нее брата-булочника.
В отличие от Ипполита Матвеевича, отец Федор вышел из психиатрической лечебницы совершенно присмиревшим и избавившимся от всех своих иллюзий и склонностей к авантюрам. Там его исцелили и от религиозного дурмана, доходчиво объяснив, что никакого бога нет, в связи с чем товарищ Востриков был гладко выбрит и смотрел в будущее ясным, трезвым взором пламенного строителя коммунизма. Федя искренне мечтал податься на какую-нибудь грандиозную всесоюзную стройку.
*Покойная супруга утверждала, что в очках Ипполит Матвеевич — вылитый Милюков, лидер Конституционно-демократической партии (партии кадетов).
**Психиатри́ческая клини́ческая больни́ца № 1 и́мени Н. А. Алексе́ева (Алексеевская больница, с 1922 по 1994 — имени П. П. Кащенко; также известна как Кащенко, Канатчикова дача) — психиатрическая клиника в Москве, расположенная по адресу Загородное шоссе, д. 2.
***Турксиб (Туркеста́но-Сиби́рская магистра́ль) — железная дорога из Сибири в Среднюю Азию. Построенная в 1927–1930 годах, она стала одной из главных строек первой пятилетки СССР.
Глава 4. Жемчужина у моря
Приблизительно в это же самое время, только по ту сторону Азовского и Черного морей, на спасительном удалении от Феди Вострикова в поселок Великая Михайловка со стороны менее великих Кучурган, Андрусово и Карабаново вошел несомненно великий же комбинатор — уже без пальто и верблюжьих носочков, в более приличествующих времени года хлопчатобумажных. Шарф в виду теплых погод был небрежно распущен, являя миру посветлевший за зиму шрам. Прищурив ясный голубой глаз от яркого солнышка, Остап оглядел открывшуюся взору, столь дорогую его сердцу, южно-провинциальную картину и хмыкнул. Из по-настоящему великого до сего часа в этом сонном поселении была разве что лужа перед местной управой, масштабами соперничавшая с Миргородской. Прямо сейчас в ней с важным видом возились и перебранивались три гуся. На покосившихся плетнях у низеньких беленых хаток сушились перевернутые крынки всех форм и масштабов. Если бы Остап знал, что рядом, буквально в радиусе пятнадцати верст, находятся еще Великоплоское и Великокомаровка, он бы сильно подивился такой тяге местного населения к изрядно удаленному от него понятию.