— Комедианты приедут из Литурии, — продолжал подначивать Йохан. — Шпагоглотатель, женщина-змея и сиамские близнецы. Я афишу видел.
— Удивительно, как они вообще добрались до Уны. Сэр Дидрик не жалует веселье, — сказал Юрган нерешительно. Хорошо хоть отцом Йохана Дидрика не назвал. — Как бы не было чего.
— В веселье нет ничего богохульного, — возразил Йохан. — Чем может навредить простой балаган? Соглашайся! Да и Дидрик нескоро вернется, — он с трудом выдавил из себя ненавистное имя.
Юрган наконец решился и просиял улыбкой. Вместе с ним просияло и солнце, осветив поляну, на которой они сидели, яркой вспышкой.
— Пойдем, конечно.
***
Йохан не знал, чему радоваться больше и куда смотреть в первую очередь. На комедиантов, которые непонятно как попали в серую застывшую в молитвах и религиозных обрядах Уну, или на Юргана, который от радости бил в ладоши и подпрыгивал на месте. Причем каждый раз его прыжки становились все выше, а опускался на землю он все медленнее. Зависал в воздухе ненадолго и опускался мягко на цыпочки, чтобы снова взмыть ввысь. Йохан давно не видел друга в таком восторге. Было от чего. Труппа литурийских артистов старалась на славу: женщина-змея в обтягивающем, как вторая кожа, серебристом костюме, складывалась в замысловатые фигуры; жонглеры, матово отсвечивая позолотой на ногтях, перекидывали друг другу обручи и булавы; прокопчённый, жгуче-черноволосый факир глотал что-то резко пахнущее из маленькой бутылочки на поясе и выдыхал огромные клубы огня и искр в сгущающиеся на главной городской площади сумерки. И всем этим весельем командовал огромный, смуглый, лысый, как колено, великан-шпрехшталмейстер. Он после каждого номера сдергивал с головы потертый котелок и, поблескивая серьгой в ухе, рассказывал смешные истории о странах, в которых его труппа побывала. О Вастафии, Литурии, Хании. Сыпал шуточками, подмигивал девушкам и раздавал конфеты детям, поначалу жавшимся к коленям матерей, но постепенно обступившим помост, на котором шло представление, и даже осмелившимся залезать на него. Хмурые селяне сначала лишь мрачно хмыкали, но через час неугомонному весельчаку удалось расшевелить даже самых серьезных, и над рядами загуляли смешки и робкие всполохи хохота. Хотя каждый раз, стоило веселью как следует всколыхнуть собравшихся, люди виновато оглядывались, прикрывали рты ладонями и косились на замок на возвышении. И все же первый раз за долгое время Йохан видел селян в таком восторге.
— Почтеннейшая публика! — рокочущий голос великана проносился над головами, пока артисты готовили новый номер. — Мы показывали свою программу в замках самых пресыщенных вельмож, и дамы в кружевах и корсетах аплодировали нам. Мы прибыли продемонстрировать свое искусство вашему господину сэру Дидрику, но сдается мне, он не жалует веселье. Ну да ничего, мы не горды по своей натуре. Мы готовы радовать любого внимательного зрителя, даже если его кошелек и не полон звонкими монетами. А посему встречайте плясунью на канате Сахарную Малышку Дезире!
Юрган подскочил повыше, видимо, чтобы лучше видеть сцену, и Йохан улыбнулся тому, что ему удалось вытащить друга на праздник. Однако он не мог не заметить, что на них уже поглядывали неодобрительно. Более того, рядом со сценой несколько раз мелькнули галуны констеблей. Йохан почувствовал, как маленькое облачко тревоги на секунду заслонило все веселье, но тут на помост, ярко освещенный пылающими факелами, выпорхнула танцовщица в коротком платьице, густо обсыпанном блестками, и он снова отвлекся. Вечер был пригожий, и толпа селян казалась благодушно настроенной.
Кукольно-сладкая, легкая и маленькая плясунья потрогала носком звонкий канат, который держали, натянув между собой, два крепко сколоченных, обнаженных по пояс атлета. Сделала пробный шажок, просеменила легко, оттолкнулась и, виртуозно исполнив сальто, ловко опустилась обратно на канат. Зрители захлебнулись от восхищения, а Юрган расхохотался, подпрыгнул и вдруг ярко засветился, рассыпал вокруг легкие лепестки, запах яблоневым цветом. Йохан даже задохнулся, как красиво стало. И не он один. Даже артисты высовывались из-за кулис, а лысый великан-шпрехшталмейстер, сорвав поношенный цилиндр, задумчиво чесал лысый, покрытый застарелыми шрамами затылок, глядя на чудо. Толпа вокруг расступилась, музыка смолкла. И в этой внезапной тишине Йохан отчетливо услышал бряцание оружия констеблей, которые пробирались к ним через плотные ряды. Это было плохо. Очень плохо. Йохан насупился, схватил ничего не понимающего друга за рукав и потащил через толкучку, краем глаза наблюдая, как наперерез им, отсекая и окружая, двинулись золоченые каски констеблей.
— Бежим! — скомандовал он и понесся вперед первым, расталкивая толпу. По счастью, было уже почти темно. Главное, следовало добраться до Красного леса, который начинался сразу за деревней. В том, что Красный лес защитит Юргана, он не сомневался.
— Именем святой инквизиции приказываю стоять на месте! — раздалось за их спинами, но Йохан и не думал останавливаться. Ужас нес его вперед и, чем быстрее он бежал, тем сильнее сжимал руку Юграна.
«Дурак! Идиот! Что же я наделал! — прыгало в голове, и ледяной пот страха за единственного друга холодил спину. — Ведь знал же. Знал!»
Что знал, додумать не было времени. Знал, что Юрган сын колдуна? Знал. Надеялся, что никто не обратит внимания? Надеялся, но разве надежда аргумент? А что если Юргана схватят? Не далее как год назад на главной площади по личному приказу сэра Дидрика сожгли ведьму, а ведь она и не натворила ничего. Мать рассказывала, что у соседки несчастной корова внезапно сдохла, вот та и нажаловалась со злобы. А уж Юргана-то и подавно не пожалеют. Будто в подтверждение этих предположений рука Юргана дернулась и ожила. Потянула в другом направлении: на узкую улицу, в противоположную от леса сторону.
— Юрган! — обернулся он на бегу. Споткнулся о бледное перекошенное лицо друга и все понял: вспомнил про маленький дом с покрытой мхом крышей, тихую, вечно улыбающуюся мать Юргана и старика-отца. Друг уводил констеблей в противоположную от их жилья сторону. Йохан почувствовал, что зубы застучали от ужаса. Мысль о том, чтобы защищать Юргана от констеблей именем Дидрика, уже не казалось такой блестящей. Он и не предполагал, что ему придется. А уж что устроит Дидрик, узнав, что Йохан ослушался его приказа не соваться в лес и не водиться с Юрганом, а также за то, что шлялся по Уне и глазел на бродячий балаган, несмотря на негласный запрет на все веселье, и думать не хотелось. И ладно бы на Йохана обрушился весь гнев Дидрика, но ведь опять мать в синяках ходить будет. В прошлый раз и за меньшую провинность сына Дидрик чуть не спустил жену с лестницы. Йохан почувствовал, как горло перехватывает жесткой лапой паники. Теперь уже не он тянул Юргана, а тот тащил его за собой. Йохан больно стукнулся плечом об угол дома, поскользнулся и нырнул в темный переулок. Совсем близко за спиной раздался дробный стук копыт по мостовой. Их преследователи теперь были на лошадях, а это значило, что скоро их нагонят. Йохан повернул еще раз и с размаху налетел на сплошную стену. Заметался вдоль нее в поисках лаза, заскрёб ногтями по каменной кладке и понял, что они в тупике. Стук копыт позади осекся, затанцевал на одном месте. Звякнула сбруя. Сердце Йохана обвалилось в желудок.
— Тут они… Попались! — раздался чей-то голос, и Йохана больно ухватили за плечо.
— А ну руки прочь! Я сын сэра Дидрика. Йохан Дидрик! — выпалил Йохан, прижимаясь спиной к стене и отчаянно шаря глазами в сгущающихся сумерках, надеясь, что Юргану удалось улизнуть, но сердце оборвалось во второй раз: второй констебль — усатый, толстый дядька — уже тащил того, легко ухватив за талию.
— Не похож ты на сэра Дидрика! Да и станет ли сын сэра Дидрика шляться по деревенской ярмарке, словно простолюдин? — констебль, удерживающий его, дохнул застарелым пивом, по́том и еще чем-то кислым и противным и еще сильнее заломил Йохану руку, однако твердой уверенности в его голосе не было.
— Сэр Дидрик повелел всех колдунов жечь без особых разбирательств, — пропыхтел второй констебль, волоча упирающегося Юргана. Еще трое констеблей окружили их. Кто-то поднял факел повыше, чтобы было лучше видно.